К. Паркер - Натянутый лук
— Спасибо, — поблагодарил он. — Вы исключительно добры.
— Полноте, — ответил Горгас, скрупулезно посыпая коричным порошком из маленькой острой ложечки свое вино. — Жаль, я не могу сказать, что любой друг моего брата — мой друг, хотя и не из-за недостатка доброй воли с моей стороны. Как там огонь? Вам тепло?
— Прекрасно, правда, — ответил Алексий.
Просто прекрасно, — добавил он про себя. — И спасибо за напоминание, что я еще дрожу, потому что было бы неловко объяснять, что эта дрожь не имеет ничего общего с тем, тепло здесь или холодно.
— Прошу извинить, если этот вопрос покажется бесцеремонным, — продолжал он, — но вы, кажется, набрали кое-какой вес с тех пор, как мы виделись в последний раз?
Горгас бросил на него шутливо-грозный взгляд.
— Вы до ужаса наблюдательны, патриарх. Все дело в том, что я приближаюсь к тому возрасту, когда мужчины становятся медлительными и толстыми. Мне говорили, это неизлечимо. А вы, в свою очередь, очевидно, набрали еще больше мудрости и, судя по всему, будете сохранять хорошую форму почти бесконечно. Говорят, что ученые бывают только двух размеров: низкие и круглые либо высокие и худые, и последняя категория похожа на полоски вяленого мяса, которое берут в долгое путешествие.
Алексий глуповато улыбнулся.
— Ваша сестрица только что взяла меня в долгое путешествие, — проговорил он учтиво. — Очень надеюсь, что она не собирается меня съесть.
— Во всяком случае, не в прямом смысле, — серьезно сказал Горгас. Затем подался вперед, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладони. «У этого человека самые большие руки, какие мне доводилось видеть», — отметил Алексий. — Если хотите знать, почему вы здесь, то вот вам моя догадка: эти ваши приятели-купцы — Венарт и как ее там, забыл имя девушки, — повсюду рассказывали истории о своем друге, великом кудеснике, и моя сестра прослышала об этом. Она обожает коллекционировать вещи, которые могут пригодиться когда-нибудь в неопределенном будущем, и мне кажется, вы попали в этот разряд.
Алексий столь же серьезно ответил:
— Но я не кудесник. Никаких кудесников не существует. Ваша сестра как деловая женщина должна понимать…
Горгас пожал плечами.
— Ньесса понимает очень много непонятного. Вполне возможно — и этим я отнюдь не хочу вас обидеть, — она знает гораздо лучше, кем вы являетесь и кем не являетесь, нежели вы сами. А может, ей просто нужен кто-нибудь, повсеместно считающийся кудесником и который, вероятно, не менее полезен, чем настоящий, если смотреть с практической точки зрения. В любом случае, — добавил он, потирая широкие щеки кончиками пальцев, — насколько я знаю Ньессу, худшее, что она с вами сделает, это оставит вас тут болтаться и на несколько недель задержит выплату содержания. В конце концов, она банкир, а не коварная царица.
Алексий кивнул.
— Спасибо, что успокоили. Должен признаться, я беспокоился. Но скажите вот что, я никогда не стыжусь своего невежества: я действительно почти ничего не знаю о Сконе и вашем Банке. Ваша сестра что-то говорила о войне. Никогда не думал, что банки ведут войны.
Горгас откинулся назад и сцепил пальцы за головой.
— Это, между прочим, весьма длинная история. Я бы с удовольствием рассказал ее сейчас, но тогда, с вашего позволения, она затянется до утра.
— Почему бы и не сейчас, — ответил Алексий. — Если вас не затруднит.
— С удовольствием. — Горгас улыбнулся. — Но сперва, как мне кажется, вам было бы интересно узнать, есть ли у меня какие-нибудь сведения о брате, однако вам не хочется спрашивать, потому что… Я прав?
Алексий наклонил голову.
— Да, мне бы очень хотелось знать, что с ним. Я был знаком с ним недолго, но…
Алексий запнулся, потом закрыл рот. Горгас кивнул.
— Правильно, — сказал он. — Ну, вам будет приятно услышать, что мой брат живехонек, здоровехонек и, насколько я могу судить, доволен, как теленок, своей новой профессией, а именно — изготовлением луков, представьте себе.
— Изготовлением луков? — повторил Алексий.
— Делает луки. В смысле, луки и стрелы. Видимо, это у него очень хорошо получается, и он недурно зарабатывает, стоя по колено в стружках и с руками по локоть в клее. Живет тут, на Сконе, в горах, и демонстративно не желает иметь ничего общего ни со своей сестрой, ни со мной. Впрочем, я полагаю, вас-то повидать он захочет, поэтому прослежу, чтобы ему передали сообщение. А еще лучше, напишите-ка ему сами. А то он, чего доброго, примет послание от меня за какую-нибудь интригу и откажется его выслушать.
— Благодарю, — сказал Алексий. — Если для вас это не составляет труда, то я обязательно воспользуюсь случаем.
— Ради Бога. Так вот. Я собирался провести урок истории. Еще капельку вина перед занятиями? Отличная мысль, пожалуй, я к вам присоединюсь. Итак. Думаю, лучше всего начать с самого начала.
— Вначале, — говорил Горгас Лордан, — была большая треугольная отмель, вдающаяся в море. Основание этого треугольника, довольно ровное, можно было пересечь за десять дней на лошади; однако это была практически единственная ровная земля на полуострове; остальную же его часть покрывали горы разной степени крутизны, и ни один здравомыслящий человек не стал бы там жить, если бы его не заставили. К несчастью, у предков того народа, который ныне занимает полуостров Шастел, выбора не было. Их изгнало из своей страны некое дикое и мохнатое племя — думаю, дальние родственники ваших собственных жителей равнин, — и они осели в горах, поскольку всадники не могли туда добраться. К тому времени как всадники ушли, они прожили в горах уже больше столетия, да так там и остались.
Так вот, поскольку мир устроен таким образом, что некоторые люди преуспевают в жизни больше, чем другие, через несколько поколений возникло несколько семей, чьи дела шли хорошо, и огромное большинство таких, кто жил плохо, и в этом нет ничего необычного. Необычными же жителей Шастела делал тот факт, что с годами они стали — как бы это получше выразиться… не суеверными, нет. Может, религиозными? Нет, это порождает неправильные ассоциации. Благочестивые, что ли, или по крайней мере они были высокоморальными людьми, страшно озабоченными тем, что правильно, а что неправильно, и глубоко задумывающимися о духовных предметах, когда не убивали друг друга, борясь за выживание.
Так или иначе, те семьи, которые были богаче своих соседей, собрались вместе и порешили, что неправильно иметь больше того, чем им нужно, когда у других нет и самого необходимого; это было не только ужасно и нечестиво, но и шло вразрез с тем, в чем их философия усматривала фундаментальный принцип баланса и равновесия, — не понимаю, зачем все это рассказываю вам, вы, безусловно, и без меня это знаете. Разве не оттуда берет начало ваша собственная философская система и учение о Принципе? Впрочем, все это для меня слишком заумно. Итогом стало то, что они решили объединить все свои избыточные ресурсы и учредить великий и благой Фонд, который должен существовать во веки веков и посвятить себя двум вещам, которые они считали наиболее полезными: помогать бедным и разрабатывать последовательный кодекс морали и этики.
