Елизавета Абаринова-Кожухова - Дверь в преисподнюю
— Надеюсь, все было сделано чисто? — заметно повеселел князь.
— Знатоки работали, — позволил себе ухмыльнуться барон Альберт.
— А как насчет Длиннорукого? — продолжал расспросы князь Григорий. — Вы тут, помнится, собирались за ним приглядеть.
— Да-да, мы приглядывали, — несколько смутился Альберт. — Утром, уйдя от вас, он побывал на конюшне, где беседовал с душегубом Петровичем, а затем исчез из видимости.
— То есть как исчез? — удивился князь Григорий.
— А вот так вот и исчез. У себя его нет, но и кремль он не покидал.
— Ну ладно, и черт с ним, — махнул рукой князь. — Но когда объявится, то пускай его пригласят ко мне.
— Будет исполнено, — подобострастно кивнул барон.
Тут в кабинет заглянул охранник:
— Ваша Светлость, к вам князь Длиннорукий.
— А, легок на помине, — провел пальцем по усам князь Григорий. — Ну, пусть заходит.
В комнату бочком вошел Длиннорукий:
— Здравствуй, князь-батюшка, как я тебя давно не видел!
— Да вроде бы утром виделись, — проворчал Григорий. — Ну, заходи, раз пришел.
— Вот, бежал из темницы, — продолжал Длиннорукий, — из темных уз Дормидонтовой темницы. На тебя, князь, уповаю!
— Да знаю я, что ты бежал, — несколько удивленно ответил князь Григорий. — Чего это с тобой нынче? Лишку выпил, что ли?
— Три дни не пил, три ночи не ел, до тебя добираючись, — зачастил Длиннорукий, — а ты меня, князь Григорий, столь неласково встречаешь. Приказал бы баньку истопить, самоварчик поставить…
— Ладно, князь Длиннорукий, я вижу, ты нынче малость не в себе, — поморщился князь Григорий. — Ступай проспись, а завтра о делах и поговорим. Альберт, проводи его. — Князь махнул рукой и углубился в свои бумаги.
Однако двери вновь приотворились, и вновь заглянул тот же охранник, хотя физиономия у него была несколько обескураженная:
— Ваша Светлость, к вам снова князь Длиннорукий.
— Пусть входит, — не отрываясь от бумаг, ответил князь Григорий.
Дверь открылась шире, и в кабинет вошел собственной персоной бывший царь-городский градоначальник князь Длиннорукий. Барон Альберт от неожиданности вскрикнул, а два Длинноруких застыли как вкопанные, с изумлением глядя друг на друга.
— Ну, что там такое? — нехотя оторвался Григорий от своих государственных дел.
— Вот… — пролепетал барон Альберт, дрожащим перстом указывая на двух Длинноруких.
Князь же Григорий, кажется, вовсе не удивился такому повороту.
— Ну что ж, прекрасно, — проворчал князь, скривив губы в брезгливой усмешке. — Верно говорят, что хорошего человека должно быть много. Но два князя Длинноруких для одной Белой Пущи, пожалуй, уж совсем замного будет.
— Да что ты, князь-батюшка, это ж я Длиннорукий! — с чувством ударил себя в грудь «первый» Длиннорукий. — А он самозванец, рази ж ты не видишь?
— От самозванца слышу, — не остался в долгу «второй».
— Прекратить базар! — поднялся во весь рост из-за стола князь Григорий. — Кто из вас самозванец, а кто нет, мы еще разберемся. А пока отправьте их обоих у темницу.
— Слушаюсь! — отчеканил заметно повеселевший барон Альберт.
— Этого — у подвал, а того — у башню, — продолжал князь Григорий, — и глазу не спускать. C обоих.
— Как же так! — чуть не хором завозмущались оба Длиннорукие. — Из одной темницы да в другую!
Но дюжие охранники уже тащили их прочь из княжеского кабинета.
— Как ты думаешь, кто из них настоящий, а кто нет? — спросил князь, оставшись вдвоем с бароном Альбертом.
— Не знаю, но во всем согласен с Вашей Светлостью, — дипломатично уклонился тот от прямого ответа. И вдруг смекнул: — А ну как оба самозванцы?
— Здравая мысль, — хмыкнул князь. — Но если двух Длинноруких для одной Белой Пущи будет замного, то что уж говорить о двух самозванцах!
* * *За обедом в королевской трапезной царила обстановка самая мрачная и отчаянная, хотя за окном ярко светило солнышко, и разноцветные витражные стеклышки в окнах еще больше разукрашивали и без того пестрые стены.
Все сотрапезники сидели, уткнувшись в тарелки и изредка бросая друг на друга подозрительные взоры. Один лишь король Александр находился в наилучшем расположении духа: он подтрунивал над неловким пажом, то и дело проливавшим ему вино на одежду, бросал изумрудным перстнем солнечные зайчики на стены и потолок и вообще всячески старался подбодрить своих друзей, пребывавших в состоянии глубокой хандры.
— Ну что вы так раскисли, господа? — говорил король. — Пейте вино, веселитесь, радуйтесь, пока живы!
— Ваше Величество! — сверкая своими большими темными глазами, вскочила донна Клара.
— Ну, в чем дело, сударыня? — повернулся к ней Александр.
— Ваше Величество, позвольте обратить ваше высочайшее внимание на синьора Данте.
— Ну и что же? — пожал плечами король, бросив взор на Данте.
— A с чего это он ничего не ест?
— Кусок в горло не лезет, — буркнул Данте.
— Вот именно, — обрадовалась донна Клара, — потому и не лезет, что вы уже ночью…
— Что ночью? — с вызовом глянул на нее синьор Данте.
— Пообедали, вот что! — выпалила донна Клара.
— Вздор вы говорите, сударыня, — отрезал Данте, однако демонстративно взял с блюда огурец и откусил половину.
— A овощи хорошо идут после мясного, — не унималась донна Клара, однако синьор Данте даже не стал на это ничего отвечать.
— Господа, прекратите препираться, — слегка повысил голос Александр, заметив, что донна Клара собирается продолжать свои обличения. — И вообще, для лучшего пищеварения ученые эскулапы советует за трапезой говорить о чем-то приятном. Например, о высокой поэзии.
Как заметила Надя, это предложение не встретило у сидящих за столом особого энтузиазма, однако возражать королю никто не стал.
— Иоганн Вольфгангович, может быть вы нам все-таки что-нибудь прочтете? — обратился Александр к заморскому поэту. Иоганн Вольфгангович словно только этого и ждал. Выхватив с ловкостью факира из кармана какой-то свиток, он принялся читать:
— Нихтс ист иннен! Нихтс ист ауссен!
Денн вас иннен — ист драуссен…
— Благодарю вас, — сказал король, терпеливо выслушав до конца, — но, простите, насколько мне известно, никто из нас не владеет языком вашей музы, да и я знаю его лишь как разговорный…
— Нихт проблемен! — широко улыбнулся Иоганн Вольфгангович и извлек еще один мятый листок. — Вот тут другой мой стихотворение в переводе. — И он, немного запинаясь, торжественно зачитал:
