Роберт Говард - ТЕНЬ ЯСТРЕБА. Сага призрачных замков
Вдруг покрытые снегом холмы и сверкающие небеса зашатались, как пьяные; тысячи огненных шаров взорвались ливнями искр, и небо превратилось в гигантское колесо, описывающее круги и рассыпающее звезды. Земля вздыбилась ледяной волной, и Амра упал.
В холодной темной вселенной, солнце которой померкло целую вечность назад, Амра чувствовал движение жизни, незнакомой и неразгаданной. Землетрясение заключило воина в свои объятия, швыряя застывшее тело в разные стороны и обдирая кожу о ледяную корку, пока он не завопил от боли и ярости и не стал искать меч.
* * *— Он приходит в себя, Хорса, — проворчал чей-то голос. — Скорее! Нужно разогреть его руки и ноги! Неизвестно, сможет ли он когда-нибудь владеть мечом.
— Левую руку он не разжимает, — прорычал другой сквозь сжатые от усилия зубы. — Он что-то в ней держит…
Амра открыл глаза и уставился на склонившиеся над ним бородатые лица. Его окружали высокие золотоволосые воины в кольчугах и мехах.
— Амра! Ты жив!
— Клянусь Кромом, Ньорд, — произнес он с тяжелым вздохом, — или я жив, или мы все мертвы и находимся в Валгалле?
— Мы живы, — ответил асир, растирая полуобмороженные ноги Амры. — Нам пришлось с боем прорывать засаду, иначе мы бы догнали тебя прежде, чем завязалась битва. Когда мы появились на поле, трупы еще не успели остыть. Не найдя тебя среди павших, мы пошли по твоему следу. Скажи нам ради Имира, зачем ты отправился в эту северную пустыню? Мы долго шли за тобой. Клянусь Имиром, если бы начался буран и смел твои следы, мы бы никогда тебя не нашли!
— Не клянись так часто именем Имира, — пробормотал один из воинов, глядя на отдаленные горы. — Легенда гласит, что это его земля и он затаился вон за теми горами.
— Я пошел за женщиной, — ответил Амра. — На равнинах мы повстречали людей Браги. Не знаю, как долго продолжался бой. В живых остался я один. У меня закружилась голова, и я потерял сознание. Земля, лежащая передо мной, была странной, как видение. А сейчас все опять кажется мне естественным и знакомым. Ко мне подошла женщина и стала насмехаться надо мной. Она была красива, как адское замерзшее пламя. Посмотрев на нее, я забыл обо всем на свете. Я пошел за ней. Вы не нашли ее следов? Не нашли убитых мной великанов в обледеневших кольчугах?
Ньорд покачал головой.
— Мы нашли на снегу только твои следы, Амра.
— Тогда я, должно быть, спятил, — изумился Амра. — И все же, ты для меня не более реален, чем нагая золотоволосая ведьма, что танцевала передо мной. Но она исчезла в ледяном пламени, когда я уже чуть было не поймал ее.
— Он бредит, — прошептал молодой воин.
— Это не бред! — возразил воин постарше, восхищенно сверкнув глазами. — Это была Атали, дочь Имира, Ледяного Великана! Она появляется на полях битв и рядом с умирающим! Я сам видел ее в детстве, когда чуть не умер на кровавом поле Вольравена. Я видел, как она шла по снегу среди мертвых, видел ее обнаженное тело, блестевшее, как слоновая кость, и золотистые волосы, пламеневшие в лунном свете. Я лежал и выл, как умирающая собака, потому что не мог поползти за ней. Она заманивает измученных людей в снежные пустыни, а ее братья, ледяные великаны, добивают воинов и подают их дымящиеся красные сердца на стол Имира. Амра видел Атали, дочь Ледяного Великана!
— Старый Горм повредился умом еще в молодости, когда меч едва не рассек ему голову. С Амрой случилось то же самое! Посмотрите, как помят его шлем. Он шел по пустыне за видением. Он же с юга; что он знает об Атали?
— Может быть, вы и правы, — пробормотал Амра. — Все это было странно и таинственно — клянусь Кромом!
Вдруг воин замолчал, пристально глядя на предмет, зажатый в его левой руке, — кусочек прозрачной, необыкновенной ткани, что никак не могла быть соткана земной женщиной.
Вероотступники
Канонада закончилась, но, казалось, что гром ее все еще раскатисто звучит среди нависших над синей водой скал. Проигравший морскую баталию находился примерно в одном лье от берега, победитель медленно и неуверенно удалялся и был уже вне досягаемости выстрелов. Случилось это где-то на Черном море, в тысяча пятьсот девяносто пятом году от Рождества Христова.
Судно, пьяно кренившееся на голубых волнах, было обыкновенной остроклювой галерой, то есть сравнительно небольшим кораблем из числа тех, что когда-то турки отбили у запорожских казаков. Смерть собрала здесь весьма обильный урожай: мертвые тела грудами лежали на корме, застыли в невообразимых позах на поручнях, свешивались с узкого помоста. На нижней палубе среди разбитых в щепу скамей валялись изувеченные тела гребцов, но даже в смерти своей эти люди не походили на рожденных в рабстве; все они были очень рослыми и сильными, а в их темных лицах угадывалось что-то ястребиное. Возле мачты бились и ржали привязанные к поручням, взбесившиеся от страха кони.
В живых осталось не более двадцати человек. Теперь они столпились на корме, у многих еще сочились кровью свежие раны. Почти все они были высокими и жилистыми и, похоже, большую часть жизни провели в седле. Лица до черноты обожжены солнцем, безбороды, но зато усы каждого двумя длинными прядями свисают ниже подбородка, а посреди наголо бритой головы — длинный клок волос — оселедец. Все в невысоких мягких сапогах и широченных шароварах, одни — в колпаках, другие — в стальных шлемах, третьи — с непокрытыми головами. Лишь немногие облачены в кольчуги, но талии у всех обмотаны широкими шелковыми кушаками, в мускулистых руках — обнаженные сабли. Темные глаза беспокойны; в каждом мужчине было что-то от орла, что-то дикое, неукротимое.
Они толпились вокруг умирающего. Обвислые усы с проседью, лицо в старых шрамах. Свитка отброшена в сторону, а рубашка испачкана кровью, обильно струившейся из ран.
— Где Иван? Иван Саблинка? — не очень внятно пробормотал он.
— Здесь он, Азавал, — прогудел хор голосов, и угрюмый рослый воин шагнул вперед.
— Да, я здесь, дядя. — Выступивший из толпы высоченный, крепкий мужчина в задумчивости подкручивал и покусывал усы. Он был одет так же, как все остальные, но чем-то неуловимым отличался от них. Его большие глаза синели, как бездонное море, а длинный оселедец и пышные усы отливали светлым золотом.
Он наклонился, чтобы слышать слова умирающего Азавала.
— На этот раз они вырвались из наших рук, — прошептал тот. — Кто-нибудь из сотников жив?
— Никто, дядюшка, — мрачно ответил Иван, коснувшись наскоро перевязанной раны на предплечье. — Ташко схватил случайную пулю, а…
— Знаю, я слышал, что остальные погибли, — проворчал старик. — Ну, значит так, я всего лишь служака, такой же, как и вы, да и то помираю. Други, наше дело не выполнено! Когда мы стояли над трупом нашего гетмана, Остапа Скола, на берегу Батюшки Днепра, то поклялись нашей казачьей честью не знать покоя, пока не добудем голову его убийцы. Мы пересекли Черное море на его собственной галере, а он сумел отбить наше нападение и теперь торопится удрать; но все-таки нам удалось разделать его в бою, и на такой посудине он далеко не уйдет, вы на этой — тоже. Похоже, ему нужны подпорки. Так что берите лошадей и за ним! В Стамбул, к черту, куда понадобится! Иван, теперь есаул ты. Давай за ним! Умри, но добудь голову Осман… паши, который… убил… Остапа… Скола…
