Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера (СИ)
И мужчина засмеялся странным скрипучим смехом…
В этот момент Тациана проснулась. Было раннее утро, но скрип продолжался и наяву. Вскочив с кровати и подойдя к окну, княгиня увидела совершенно немыслимое зрелище: во внутренний дворик дворца въезжала телега. Раздолбанная и скрипучая крестьянская телега – и это при том, что подъезд ко крыльцу великокняжеских покоев дозволялся и не всякой золоченой карете с баронским гербом! Сопровождавший телегу офицер спешился, небрежно кинув поводья слуге, и быстрым шагом прошел в покои мужа. А мужик, сидевший на телеге под присмотром двух солдат, пока что растерянно озирался вокруг. Его лицо было избито до крови, а руки скованы кандалами, но когда он поднял глаза и Тациана поймала его взгляд, ее пронзила острая душевная боль: это был тот самый мужчина из ее сна. Те же темно‑карие глаза, те же вихры, то же лицо.
Спустя некоторое время давешний офицер вернулся на улицу, махнул рукой, и кареглазого незнакомца поволокли к боковой двери, ведущей в подвал – стало быть, в личную тюрьму Его Высочества для особо важных государственных преступников. Посланная чуть позже за уточнениями служанка подтвердила Тациане, что так оно и есть.
День во дворце двигался своим чередом. Княгиня неторопливо подождала, пока прислужницы расчешут ей волосы, сделают массаж и маску на лице, а потом помогут одеться и накроют завтрак. Навестила дочку и поиграла с ней полчаса в куклы и кубики. Затем продиктовала несколько писем, выпила чашку кофию, одновременно слушая наигрыши арфистки… Но все эти часы лицо утреннего незнакомца стояло у нее перед глазами, не отпуская. И чуть после полудня она в непарадном, но подчеркнуто элегантном платье подошла к кабинету в "мужской" половине дворца, где, как пояснил ей старший камердинер, сейчас находился ее муж.
– Доброе утро, дорогая! Могу я осведомиться, что привело к нам нашу дражайшую супругу в столь неурочный час? – спросил Ренне, поднмая голову от бумаг.
– Неодолимые слабости женской натуры, Сир. Слабости женской натуры, имя которым – сострадание и милосердие. Сегодня рано утром я наблюдала во дворе странную картину… И странного человека…
– Вот как… И что же?
– Мне почему‑то сталь жаль этого несчастного, и я хотела бы попросить вас о справедливом рассмотрении его дела. А также о снисхождении к нему, если он действительно окажется преступником.
– Даже так? Ну что же, могу вас обрадовать, дорогая. Он получит от нас и справедливость, и снисхождение – причем в размерах, которые превзойдут самые смелые ожидания. Не далее как завтра ваш протеже обретет не только свободу, но также богатство и власть. Не исключаю даже, что он станет третьим или четвертым лицом в Энграме по степени своего могущества. Но случится это только завтра, а сегодняшнюю ночь ему суждено провести в сыром подвале, на каменном полу.
– Будет ли мне дозволено, в таком случае, сегодня хотя бы несколько облегчить его страдания?
– О да, вполне. Разумеется, в пределах, не наносящих ущерба чести Вашего Высочества.
– Еще раз благодарю вас, мой супруг и повелитель, – произнесла Тациана предписанную этикетом ритуальную фразу и склонилась в поклоне, прежде чем покинуть кабинет.
Можно предположить, что у великого князя и его супруги были несколько разные представления о чести, ибо когда спустя два часа Тациана подошла к решетчатой железной двери каземата, держа в руках небольшую плетеную корзинку с мазями и притираниями, ее волосы были распущены, а одеяние – ровная простая рубаха из небеленого полотна длиною до пола – более пристало крестьянской девке, нежели коронованой особе. И дежурный камер‑юнкер, отпирая тюремный засов, уже предвкушал, как он будет рассказывать друзьям за пивом, в каком небывалом виде довелось ему сегодня лицезреть Ее Высочество. Но Тациане это было безразлично: ею двигал вещий сон. Сон, и еще робкая, едва ощутимая надежда, в сути которой она боялась признаться даже самой себе.
…..
Юрай лежал плашмя на охапке соломы, небрежно брошенной на каменный пол его тюрьмы. Истерзанная спина надсадно болела и сочилась сукровицей, но еще страшнее была необъяснимость всего того. что с ним произошло. Скажите, что же это такое – во имя двух богов – происходит в мире, где его, Юрая, не нажившего за себе за восемь лет в Медвежьем Углу ни одного мало‑мальского врага, в одно прекрасное утро без малейших объяснений вытаскивают из собственной кровати, разбивая в кровь лицо, и закованным в кандалы протаскивают через весь город? Где ему, знахарю и алхимику, единственно лишь облегчающему мирские страдания и врачующему болезни, сдирают плетьми кожу со спины, прежде чем швырнуть на холодные камни в подвале княжеского замка? И почему, за что? Но на все его мольбы и вопросы у тюремщиков и палачей был один ответ: "Высочайшая воля".
За спиной снова заскрежетал засов. Один раз стражник уже заходил, принес оловянную миску с баландой. У Юрая не было сил есть, и нетронутая миска до сих пор стояла в углу его камеры. Узник вообще не имел никакого желания шевелиться, но последовал пинок сапогом, и грубоватый голос произнес:
– Подымайся, приятель – к тебе гости!
С трудом приподняв лицо, Юрай различил за спиной стражника женскую фигуру в сероватом одеянии. Потом тюремщик посторонился и вышел, оставив их с женщиной наедине.
– Прошу, не вставай! – она присела на корточки и начала смывать с его лица запекшуюся кровь, осторожно размачивая темно‑красную корку прикосновениями мокрой тряпицы. Потом, подсушив лицо сухим полотенцем, стала обрабатывать ссадины какой‑то мазью. В первый момент мазь пощипывала, но потом сразу же приходило облегчение. Юрай сам был знахарем, по запаху и консистенции он сразу определил: средство было очень действенным и очень дорогим. И потом, ее пальцы! Пальцы незнакомки были тонкими и чувствительными, а прикосновения – мягкими, аккуратными, уверенными и очень точными. О да, это была целительница высокого класса. К тому же незадачливого алхимика никак не оставляло ощущение, что женщина все время изучает его – прикосновением рук, осторожными касаниями, своим безотрывным взглядом…
Теперь у него тоже была возможность разглядеть ее повнимательнее. Его незнакомка была светловолосой и голубоглазой, с тонкими чертами лица и чуть островатым носом. В какой‑то момент она улыбнулась, и он поразился, насколько это была добрая улыбка, насколько белы ее зубы…
– А теперь повернись! – Ее голос оказался одновременно нежным и печальным, чем‑то напоминая звон колокольчиков.
Юрай послушно повернулся и почувствовал прикосновения ее пальцев, втирающих мазь в израненную спину. Боль сразу притихла, отпустила. Поняв, что незнакомка уже закончила свои процедуры, он одним рывком вскочил на ноги.
![Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера [СИ]](/uploads/posts/books/75683/75683.jpg)
