Джастин Аллен - Черные псы пустыни
— Богиня оскорблена, — снова завопил жрец. — И преступник, посягнувший на богиню, здесь, среди нас.
Слова его звучали веско и грозно. Очевидно, он надеялся, что испуганный негодяй сам выдаст себя.
— Вспомним, как было. Вспомним историю, рассказанную богиней. Не было еще ни неба, ни земли, ни дождя над пустыней; ни Тигра, ни Ибекса, и богиня пребывала во тьме кромешной. И вот появился еще кто-то. Вы знаете, кто это был.
— Бог пустыни! — раздался чей-то возглас над заволновавшейся толпой.
— Бог пустыни, — повторил высокий жрец. — Пустыни и ветров, камня и огня. Он нашел нашу госпожу и возлег с нею. Тогда из ее чрева появились небо и земля.
— Но земля была пустынна, — продолжал жрец. — И он поместил на ней воды, над нею солнце и в ней — семена растений.
Слушатели согласно кивали головами. Эту историю они уже слышали, и она им нравилась.
— Он пустил в реки рыбу, а в воздух птиц, землю населил животными — и все это через тело нашей богини. — Жрец раскинул руки, как бы раскрывая толпе объятия. — Но как он свершил все это?
Жрец замолчал, вслушиваясь в нестройную разноголосицу ответов.
— Верно, он погрузил в нее свое копье.
Толпа ответила возмущенными криками. Пес ощетинился и прижался к ноге Урука.
— Затем, дети мои, ужасный бог пустыни изверг из богини людей. Голым и беззащитным появился человек среди зверей. — Жрец поднял над головой сжатый кулак. — И тут богиня поднялась и отвергла бога тьмы, и никогда более не ложилась с ним. Она вновь сделалась девственною и стала защитницей нашей, дала нам мудрость и огонь, научила возделывать землю. И с той поры стоит она между нами и ужасным богом творения, который сотрясает землю, насылает вихри и болезни, потопы и засухи, заставляет диких зверей разрывать и пожирать нашу плоть.
По щеке жреца скатилась одинокая слеза.
— Но этой ночью, люди Ура, богиня снова подверглась насилию.
Он выдержал эффектную паузу.
— Как сможем мы глядеть в глаза богине? — Слезы потекли по щекам жреца ручьями. — Мы должны найти священный камень, схватить преступника и покарать его страшной карой! — прогремел он. — Мы вернем «Девственность Каллы»!
Урук взмок от напряжения. Страж, стоящий напротив, опустил копье на уровень груди негра, но Урук не сдвинулся с места. Он скрестил руки на груди и слегка покачивал головой, словно не замечая нацеленного на него острия.
Невдалеке стояли еще двое негров и внимательно слушали речь жреца. Один из них — Модан, у ног которого лежала связка папируса. Имени другого Урук не запомнил. К их столу тоже подошли стражники, и Модан положил руку на плечо партнера. Ладонь его блестела от пота.
Еще ребенком Урук охотился в лесу на мелких грызунов. Начальная школа охотника. Однажды он поймал мышь. Сердце сжатого в ладони зверька бешено колотилось, а глаза светились ужасом — похожее выражение Урук увидел сейчас в глазах Модана. «Стой на месте! — мысленно приказал купцу Урук. — Не двигайся!»
Но Модан не выдержал. Он сорвал руку с плеча товарища, развернулся и понесся прочь.
Толпа завопила. Сверкнули ножи.
Модан оттолкнул женщину и, возможно, сбежал бы, если бы не оглядывался на преследователей.
Как раз когда он в очередной раз повернул голову, из бокового прохода выбежала стайка детей, преследовавших сбежавшего козленка. Первый малыш вытянул вперед ручонки, готовясь схватить беглеца за задние ноги. Он не заметил Модана, а купец не смотрел под ноги.
Колено Модана врезалось в челюсть ребенка, и они оба кувырком покатились в пыль. Тут же нахлынула толпа, и Модан, к вечной его чести, последним движением отшвырнул мальчика в сторону.
Когда обессиленное тело Модана приволокли к ногам жреца, он еле дышал. Весь в крови, в ушибах и порезах, с переломанными ребрами, черный купец был без сознания. Однако, по мнению Урука, его еще можно было спасти.
— Что с ним сделают? — спросил Урук.
— Убьют наверняка, — спокойно ответил Балук, сгребая статуэтки с прилавка. Все, кроме шакала. — Не знаю, каким образом, но убьют. Теперь его ничто не спасет. Иди в Кан-Пурам, друг, — вздохнул Балук, отворачиваясь.
Урук показал на шакала.
— Ты забыл одну.
— Это тебе. Отправляйся в Кан-Пурам.
— Да, конечно.
Урук готов был уйти в тот же момент, но не мог. Нужно было сначала посмотреть, что станет с Моданом.
Жрецы долго совещались, что предпринять. Повесить, содрать кожу, посадить на кол… Наконец, высокий жрец снова влез на свой ящик. Он вытянул обе руки к Мохенджо-Даро.
— Преступник выдал себя. Огонь пожрет его! А камень богини скоро вернется на место. — Жрец покосился на связанного по рукам и ногам друга Модана. Несчастья этого человека только начинались.
Через час Модан оказался внутри Мохенджо-Даро, куда доставили также множество вязанок хвороста.
Солнце садилось, у входов в притоны и кабаки зажглись факелы, но посетителей в них не было. Даже проститутки присоединились к толпе. И вот высокий жрец кинул горящий факел внутрь здания, а пятеро сильных мужчин налегли на плоский камень, перегораживая им вход. Сквозь щель еще виднелись языки пламени, доносился треск древесины и гул огня, который внезапно перекрыл дикий вопль:
— Не надо! Не на-а-а!..
Камень плотно закрыл проход. Крики заглохли, их сменил гул толпы снаружи. Кругом слышались возгласы ликования и восторга, а вовсе не ужаса.
Урук и пес направились прочь от начавшегося на площади народного праздника.
На окраине города Урук без всяких угрызений совести ограбил небогатое жилище простого горожанина. Питье, еда… один мех привязал к спине собаки. Пусть празднуют.
Урук шагал прочь, не оглядываясь, но пес не раз обернулся, скаля зубы на зарево пожара и жирный черный дым, поднимающийся над куполом Мохенджо-Даро.
У реки Урук свернул на север — туда, где могучий поток стекает с далеких гор. Пес бежал впереди.
Глава 6
Львица и сокол
Они собрались в амбаре еще до полудня, когда дневная жара только набирала силу. Мужчины сидели на мешках с пшеницей и ячменем, стояли вдоль стен, опирались на подпорные столбы. В помещении было нечем дышать из-за запаха пота, заглушившего даже дух браги из бочек. Женщины уже дважды приходили звать отцов семейств и сыновей к столу, но мужчины не прекращали спор. Сначала были высказаны наивные предположения, что Нифилим — вполне миролюбивое племя. Затем страсти разгорелись. Андер вскоре понял, что этих людей нет смысла пытаться в чем-то убедить. Им нужно приказывать.
— Спокойно, дед!
