Татьяна Талова - Звезда-полынь
— Нет, — честно отвечаю, — посмотреть просто хотелось.
— Много вас тут, беспортошных! — другой голос слышится, звучный, насмешливый. — И все — только посмотреть!
Середа меня за рубашку дергает, чтоб назад оглянулся, да мне и так хватает — глядь-поглядь, а откуда ни возьмись выскакивают на дорогу один за другим, один за другим — ясно дело, кто, разбойники лихие, тати лесные!
Выступает вперед главный. Некрасиво выступает — сзади пришлось коня оббежать, чтоб мы видели да речам его внимали как следует. А что тут речи? Разбойников я, что ли, не слыхал?
— Значит, так, путники-странники, до богатств охочие… — начал главарь, к затылку пятерней потянувшись. А затылок заросший, со скрипом чешется, того и глядишь, вши повыпрыгивают.
— Да не нужны нам эти богатства ваши! — фыркает Середа.
— Помолчи, девка, с тобой разговор особый!
Середа аханьем гневным зашлась. Стащил я ее руку со своего плеча, крепко пальцы сжал — помолчи уж и вправду! Заодно и придержу, если рванет куда.
— Зато нам нужны эти богатства, — продолжает разбойник, палец назидательно поднимает. — Так что, путники-странники, все ценное отдавайте подобру-поздорову, и целы останетесь! И с коня слезайте, его тоже заберем.
Вот уж не повезло татям лесным. Вздумай мы и вправду все отдать, что получится? С меня меч да лук, с Середы вообще если только на метлу позариться, деньжат у нас самая малость, а конь…
— Коня — с превеликим удовольствием! — говорю. Храп как морду повернет, как слово свое веское скажет! Мол, не для того, хозяин, ты меня у Бабы-Яги выслуживал, да считай четыре года во все походы водил, чтоб разбойному люду дарить — это и выходило, если ругань площадную убрать. Потом на разбойников глянул, гривой светлой помахал и еще и им все высказал, что думает. Вот уж где душу отвел! Даже Середа притихла, заслушалась.
— Говорящий! — ахают тати, друг друга в бока толкают.
— С таким не справитесь! — говорю. — Он же еще и вещий вдобавок. Правда, Хра… храбрый мой?
— Правда, — отвечает конь. — Я беды предвижу, дурачье!
— Украдете коня вещего у законного хозяина — бед не оберетесь… — протянул я, на Середу косясь — та удивленно глазами хлопает. Наивная моя, даром, что ведьма… Мы с Храпом уж столько небылиц на своем веку насочиняли — хоть ты в баяны-сказители иди!
Всяк знает, от вещих животных хорошего мало — так и норовят горе предсказать, нет чтоб хорошее что… Храп мой уже и в роль вошел, — балаганщик тот еще! — глаза темные закатил, ровно больной, ногами неуклюже перебирать стал — я за гриву схватился, Середа сзади и вовсе чуть с седла не упала, только за руку и удержал. Качается из стороны в сторону конь богатырский, вот уже и пена ртом пошла…
— Чу! Никак будущее снова предсказывать будет! — закричал я. Краем глаза подметил, как часть разбойников подумала-подумала — и в кусты. Авось, обойдет стороной слово вещее, если не слышать его…
— Э-э-э, богатырь, и часто коняжка так вот себя ведет? — осторожненько интересуется главарь.
— Часто! — отвечаю радостно. — Сам-то я знаешь, из скольких передряг, им предсказанных, вылез? О-о-ой, не счесть!
И улыбаюсь во весь рот. Недоуменно смотрит тать — давненько он безумцев не видал.
— Так что, берете? — спрашиваю. — Так мы тогда пойдем?
— Вижу!!! — дурным голосом завопил Храп. — Воронье вижу… Над полем бранным… Молодцы погибшие… Копья, стрелы…
Чего это он про поле бранное начал — не ведаю. Наплел бы про полянку лесную — оно ж верней для этой шайки. Однако проняло удальцов! Зашептались, отступать начали.
— А над телом-то, над телом! — зашелся Храп. — Ворон старый глаза клюет… А глаза те…
Зашумели молодцы, кто-то уши заткнул — неохота знать, чьи там глаза ворону достались.
— Богатырь! — взмолился главарь. — Заткни ты коня своего верного!
— А отпустите? — спрашиваю. Храп косится — ну как, хозяин, получилось?
— Отпустим!
— А что, так бы уйти не смогли? — тихонечко спрашивает Середа.
— Да не о том, — так же отвечаю я. — Уйти-то одно, это просто совсем, так надо ж и их убрать, чтоб больше честной люд не грабили!
— …И клюет ворон глаза ясные! — вопит меж тем Храп.
— Не могу остановить вещего, — смиренно говорю. — Придется слушать.
— …Глаза атамана разбойничьего!!! Вот он, вот, смерти своей не ведает!!!
— Уже ведает, — хмыкнул я.
А разбойнику не до меня, упал наземь, головой бьется:
— Горе мне, горе, знал бы, никогда на тропу лихую, разбойничью, не ступил…
Остальные что-то повеселели, ножички, убранные было, вновь подоставали… Храп не оплошал — задрожал, затрясся, вдругорядь завопил:
— И дружина его, братия лесная! Вся полегла-а!!!
Что тут сделалось! Шум, гам! Как один попадали разбойники на колени — молиться богам стали, силы всяческие призывать, в недостойном поведении каяться! Середа в спину носом уткнулась, всхлипывает тихонечко, вздрагивает от смеха, внутрь загнанного. Конь шею вывернул — гордо этак глянул. Полюбовался я на все это немножечко, потом прокашлялся, рот открыл, чтоб слово молвить — разбойники так взглядом и прикипели.
— Да, — говорю, — не повезло.
Они снова голосить, ровно дети. Вот уж на что глушь глушью — Гордеевы люди затылки почесали бы, заговор на удачу почитали — на том и успокоились бы. Да хотя как тут, в царстве колдовском, Кощеевом, в слово вещее не верить?
— Послушайте! — крикнул я. — Знаю, чем помочь можно!
Притихли тати, смотрят.
— Только что пред богами винились, верно? Ну так и ответьте честь по чести за все свои деяния — на поклон к царю вашему ступайте.
— К К-к-кощею? — заикается атаман.
— А к кому ж еще! Он у вас кудесник, мудрый, авось что и придумает! Придете — скажете, что от Светояра, да и объясните все!
— А он нас н-н-не сгно-но-ноит?
— Да не станет, ему, я так думаю, вы еще пригодиться можете, — махнул я рукой, но тут же брови грозно насупил: — А и вообще… Тебе что дороже — смерть в поле или жизнь, в темнице пусть, но жизнь?
Подумал главарь, подумал, к молодцам своим повернулся:
— Значит, так, соколы, кто жить хочет — со мной к Кощею на поклон, остальные — шасть отсюдова!.. А ушедших сейчас при следующей встрече — убью! Чтоб решение атаманское чтили!
Желающих уйти не нашлось.
— А вот… — неуверенно начала Середа, когда толпа разбойничья отдаляться начала, а мы ей вслед глядели. — А ты не боялся, что атаман — он смерть в поле лучшей долей сочтет?
Оглянулся я через плечо, посмотрел в глаза серые с зеленью. Смутилась ведьма. Потом головой тряхнула, говорит угрюмо, решительно:
