Наталия Ипатова - Леди декабря
7. Июльские грезы под дождем
На этот раз мы материализовались — пора, наконец, приставить к делу слово, наилучшим образом иллюстрирующее способ моих передвижений — в настолько неожиданном месте, что я временно потерял дар речи.
Мы очутились среди четырех бревенчатых стен, на тесной деревенской кухне, где со всех сторон что-то пыхало, шипело, шкворчало и брызгалось раскаленным маслом. Но тесно здесь было вовсе не потому, что ее так неудачно расположил планировщик или кто-то пожалел на нее леса. Прямо перед нами стояла брюнетка баскетбольного роста и экзотической наружности. Она стоила того, чтобы задержаться на минутку и описать ее, тем более, что все равно преграждала нам выход.
Ее лицо было несколько более смуглым, чем обычно встречаются в средней полосе России, а именно в этот регион нас занесло, судя по обстановке, меблировке и виду из окна. Губы у нее были как спелые вишни, глаза — как сентябрьские звезды, кожа — как смазанная жиром сковорода. Все ее восемь пудов облекало ситцевое платье в веселый мелкий цветочек, натянутое настолько туго, что мне становилось страшно, когда она шевелилась, а на балконного размера груди трепетал до смешного крошечный золотой крестик, выдававший то ли полную безграмотность дамы в вопросе веры, то ли предрасположенность к ее римско-католической версии.
— Явился? — сказала она, обдавая нас антарктическим холодом. — Не ждали!
Поистине, я не знал ни что ей сказать, ни как проскользнуть мимо нее. Еще один веский довод не покидать благословенный июнь. Потом сообразил, что все сказанное относится не ко мне.
— Твоему негостеприимству, Афродита, — ответил ей Имант, одновременно совершая какой-то очень сложный маневр плечом, в результате которого я оказался вытолкнутым вперед, — нет ни малейшего оправдания. Цель моего нынешнего визита сугубо деловая.
— Знаю я твои дела, король бездельников! — отмахнулась от него Афродита.
— К твоему сведению, я всего лишь сопровождаю своего гостя. Ты достаточно сведуща в местных делах, чтобы понимать: в обход вас в Август дороги нет.
— Сам-то мог бы и не припираться, — буркнула Афродита, одаряя меня не слишком ласковым взглядом, однако, смиряясь с моим присутствием, соблаговолила все же спросить: — Молодой человек, кто теперь президент в Гондурасе?
Я только рот разинул и, с большим трудом подбирая надлежащие обороты, на каждом шагу извиняясь, объяснил, что не располагаю сведениями подобного рода. Выражение ее лица при этом я мог истолковать единственным образом: субъектам, столь далеким от политики, нечего болтаться туда-сюда по Высшим сферам.
— Афродита, — вновь миролюбиво вмешался Имант, и я подавил судорогу совершенно непристойного смеха, которая скручивала меня всякий раз, как он произносил ее имя, — ты же видишь, мы с белым флагом и без оружия.
— Твое-то оружие всегда при тебе, охальник!
— Да, — высокомерно согласился Король-Июнь. — Я сражаюсь улыбкой. И побеждаю!
С этими словами он движением профессионального регбиста поднырнул под занесенную скалку и исчез в дверях. Афродите, если она не желала потерять лица, оставалось только смириться и пропустить меня следом.
Оказывается, это был большой деревянный дом, похожий на те, что можно увидеть в привилегированных дачных поселках вроде подмосковного Переделкино или питерского Комарово. Довольно долго я никак не мог определить источник легкого шороха, сопровождавшего нас повсюду во время наших перемещений по комнатам, потом догадался, что это мелкий летний дождь шелестит по шиферной крыше. Знаю я эти дожди. Нудная многодневная ностальгическая морось, от которой огурцы покрываются мучнистой росой, а земляника заболевает серой гнилью. Странные предпочтения у местного духа, за которого я сперва, с перепугу, едва не принял Афродиту. Вряд ли даже ради ее прекрасных глаз и необъятных форм Имант стал бы самолично добывать жемчуг.
Я готов был ошибиться еще раз, когда в гостиной мы наткнулись на молодую девушку, выразившую при виде моего спутника совсем иные чувства.
— Ну наконец! — воскликнула она, бросая веничек из перьев, которым обметала пыль с фарфоровых статуэток. — Мы все тут уже позеленели и скоро заквакаем.
Ага, сообразил я, это его Пятая колонна. У меня возникло и ширилось подозрение, что Имант, помимо всего прочего, готовит соседскому месяцу нечто вроде аннексии. Девушка, кажется, была вполне в его вкусе, такая же оживленная, инициативная и хорошо сложенная, как его бронзовотелые вакханки, с упругой свежей кожей, блестящими глазами и каштановыми косами, такими длинными, что, по моим расчетам, она могла бы на них сидеть, не особенно запрокидывая голову. Обыкновенно явления Иманта свету сопровождались целыми стадами нимф вроде этой, однако именно с нею он был особенно сдержан.
— Привет, Бируте, — сказал он ей. — Как у нее дела? Чем занимается?
Пухлые губки обиженно надулись.
— А что ей сделается? Целый день не то дрыхнет, не то мечтает под шум дождя. Ей нравится!
— Вот, — Имант подтолкнул меня локтем, — знакомься. Это Дмитрий. Недавно из Внутреннего Мира.
С его стороны это было самое настоящее свинство, ведь он совершенно сознательно приносил меня в жертву. Впрочем, справедливости ради следует отметить, что и в друзья мне он никогда не набивался. Условлено же было, что он помогает мне до тех пор, покуда ему это выгодно. А кроме того, по-моему, было бы абсолютно бесполезно взывать к этике такого, как Имант.
В мою сторону немедленно состроили брезгливую гримасу, я только плечами пожал, и спустя минуту презрительного молчания Бируте наконец раскололась.
— Давно отдыхали в Юрмале?
— Девочка, — ответил я ей, — в Юрмале теперь отдыхают только аборигены, потому что, чтобы туда попасть, нужно оформлять визу и загранпаспорт. И те, кто могут себе это позволить, предпочитают мотать на лето в Анталию или на Кипр, где и цены пониже, и лица… поулыбчивее. Латвия — суверенное государство. За что боролись, на то и напоролись. Сбылась мечта идиотов. Так что я теперь для вас иностранец, барышня. Со всеми вытекающими отсюда претензиями.
Ответить на мое хамство достойно она не могла по причине недостаточной бодрости ума, а потому сочла удобным ретироваться, оставив нам поле боя. Имант поглядел на дверь, за которую ускользнули каштановые косы.
— Что-то я не совсем понял ее телодвижения в твой адрес.
— В этом с тобой весь цивилизованный мир солидарен, — отозвался я, переводя дух. — В наиболее концентрированной форме это называется фашизм. Но у тебя этого нет. И слава богу.
