Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия
— Погоди, почтенный Майгус! — перебил его Конан. — Тебе нет нужды нагружать мою голову этими диковинными словами. Я все равно ничего не пойму. Лучше скажи и желательно покороче, каким образом юная Зингелла может избежать своей нехорошей судьбы — если, конечно, ей грозит что-нибудь нехорошее.
— Так я же об этом и говорю! — Рассердившись, что его перебили, старик затряс головой и принял еще более немыслимую позу, подтянув колени к самому подбородку. — Я именно об этом и втолковываю!.. Созвездие Осьминога символизирует беспощадные объятия возмездия. Градус ее рождения указывает на нрав гордый и неуступчивый. Также Осьминог мистически соответствует детородным органам Великого Космического Человека, вследствие чего все, подверженные влиянию этого знака, чрезмерно страстны и чувственны и для утоления своих желаний способны на все. Лунные стрелы в обителях богатства и смерти, а также звезда Эль-Шиб в точном совпадении с Пульсом Судьбы усиливают фатальную предопределенность этого рождения. Об этом же говорит и родинка в форме наконечника стрелы над левой грудью…
Конан громко и выразительно вздохнул.
— …Звезда Куусилл, точно противостоящая владыке обители смерти, говорит о кончине в юном возрасте, — продолжал бубнить Майгус, не обращая внимания на начинающего закипать киммерийца, — а звезда Шеадд, совпадающая с огненной планетой Барух, указывает на смерть от огня, огня испепеляющего и неотвратимого. Звезда Рурхе в созвездии Орла, на границе обители здоровья, недвусмысленно показывает, что удар будет нанесен в сердце, но — не человеком, а стихией. Таким образом, делая вывод из всего вышесказанного, можно заключить, что Зингелле суждена смерть в юном возрасте от удара молнии. Поскольку фатальность данного воплощения достигает наивысшей степени, на что указывает общий рисунок родинок и форма большого пальца, изменить предначертанное звездами не представляется возможным.
— Невозможно? — переспросил Конан, ухватившись за, пожалуй, единственное понятное слово в этом ворохе зауми. — Почему невозможно?! Для чего же я тогда — порази меня Кром! — тащился сюда?.. Зачем ждал столько времени? Чтобы выслушать сотню заумных слов и отправиться восвояси?!
— Я сделал все, что мог, — ответил с горьким достоинством Майгус и аккуратно свернул свиток. — Я пытался найти для дочери герцога хоть какой-нибудь выход. Если ты помнишь, я не взял от тебя денег, чтобы никакие материальные влияния не замутняли чистоту моей работы. Я честно пытался полюбить Зингеллу, заставить биться свое сердце в унисон с ее сердцем. Я почти полюбил ее, несмотря на то, что девушка эта — сущее исчадье ада, и я глубоко сочувствую ее благородному отцу. Но… Но! — пересилить нависший над ней рок я не в состоянии. Веления звезд сильнее моего жалкого разума, моих слабых сердечных порывов. Увы, мой мальчик!
— Я не мальчик! — огрызнулся Конан. — Мне скоро сорок лет. Но и в мои пятнадцать мало кто осмеливался называть меня мальчиком. Ты говоришь, Зингеллу убьет молния? Так разве нельзя предотвратить это? Скажем, при первых же признаках надвигающейся грозы девушка может спрятаться в глубокий погреб. Не думаю, что молния способна разить под землей!
— Степень тяжести рока, на которую указывает гороскоп, такова, — с важностью ответил Майгус, — что найдется молния — специально для юной дочери герцога! — способная проникнуть и под землю. Слышал ли ты, киммериец, о молниях в виде светящегося шара? Они бывают размером со сливу, с яблоко, с детскую головку — и способны вытворять удивительные вещи!
— Должен ли я передать герцогу Гарриго, что самый знаменитый хайборийский астролог считает его дочь обреченной на гибель в раннем возрасте и ничем не может этого предотвратить? — спросил Конан с видом презрительным и угрюмым.
Майгус кивнул.
— Ты правильно понял меня, посланец герцога. Впрочем, можешь добавить к этому, что изменить роковую волю звезд может один-единственный человек.
— И кто же это, интересно?!
— Сама Зингелла.
Конан усмехнулся.
— Сомневаюсь, чтобы тринадцатилетняя девушка была искушена во всяких магических штучках, заклятиях и заклинаниях…
— А ей и не нужно знать ни магии, ни мантики, ни астрологии. Ей вообще ничего не нужно знать или уметь сверх того, что она знает и умеет сейчас. Планеты и звезды своими невидимыми лучами сплели для нее очень прочную клетку. Прочнее тюремной камеры. Прочнее каменного мешка глубоко под землей. С потолка клетки точно над ее головой свешивается зазубренное лезвие. С каждым ее вздохом веревка, удерживающая лезвие на весу, становится все тоньше. Точно в назначенный срок меч падет ей на голову… Может ли она выскользнуть из этой камеры, спросишь ты меня, мой мальчик? И я отвечу тебе: может. Но лишь в одном-единственном случае: если Зингелла перестанет быть самой собой.
— Перестанет быть собой? Это как?.. — спросил Конан, решив на этот раз оставить «мальчика» без внимания. Нергал с ним, с чудаковатым старикашкой, лишь бы сказал что-нибудь путное. Лишь бы не возвращаться к Гарриго ни с чем. — Объяснись попонятнее, высокомудрый звездочет.
— Попробую, — вздохнул Майгус и перевернулся в своем кресле. Теперь лицо его было задрано к потолку, а ступни ног располагались под мышками. — Зингелла, насколько я ее понял и прочувствовал, очень горда, безмерно вспыльчива, катастрофически безрассудна. Она любит скакать сломя голову на породистых жеребцах, и горе тому, кто не успеет вовремя увернуться от их копыт, подкованных звонкой сталью! Она собственноручно порет служанок, нечаянно ущипнувших ее при причесывании или слишком туго затянувших платье на талии… Она разит беспощадными насмешками толпящихся возле нее воздыхателей… Она обожает отца, но обожание это порой принимает странные формы, более смахивающие на мучительство… Она поражает, она обжигает, она слепит и не дается в рук — совсем как молния. И она достанется молнии в конечном итоге. Она сольется с ней, ибо астральная сущность девушки — из того же вещества, что и этот грозный небесный бич. Это очень трудно для понимания, мой мальчик, но вещество, из которого строится клетка судьбы, и плоть натуры того, кто заключен в этой клетке, — одно и то же. Впрочем, я не буду углубляться в это, так как сам еще многого не понимаю… Юная Зингелла не достанется молнии, если только перестанет быть собой. Когда в ней самой — в душе ее, в мыслях, во всем теле — не останется ничего от молнии, беспощадной, ярой и разящей, тогда огненная плетка, гуляющая в небесах во время грозы, ничего не сможет с ней поделать. Но это очень трудно, Конан, — перестать быть собой. Это почти невозможно.
