Владимир Крышталев - Возвращение чудес
— Твои речи звучат разумно. А твоя известность говорит сама за себя. Только — прости уж — мне трудно связать твой облик с тем, что я о тебе слышал. Ты выглядишь как воин, не как знахарь.
Этвику почему-то не приходило в голову, что я могу выдавать себя за кого-то другого. Я пока и не выдавал, но мало ли… Тем не менее, барон очень искренне удивлялся по поводу моей необычности — и это было взаимным. Он отнюдь не походил на простого барона, а я — на простого знахаря. Что ж, кое-что общее у нас уже проявилось. И хотя мы продолжали осмотрительно «прощупывать» друг друга, наша беседа постепенно приобретала дружеские нотки, становилась более открытой. Это обнадеживало.
— Моя жизнь не всегда протекала спокойно, — отвечал я, снова приложившись к кубку. Так, пожалуй, и в пьяницу недолго превратиться, на дармовщину-то! Но сам барон тоже пил изрядно, и я решил не отставать: знай наших! — Когда-то мне довелось стать рыцарем, и хоть это не было моим призванием, до вчерашнего вечера я не расставался с мечом. Те проходимцы, которых ты проучил сегодня, изрядно поработали, прежде чем связали меня.
— Так ты рыцарь! — моментально оживился Этвик.
На самом деле в рыцари меня никто не посвящал, но одна из прелестей здешнего общества заключалась в том, что можно было объявить себя кем угодно. Никто и не подумает поставить это под сомнение, пока ты соответствуешь определенным критериям. В системе, где отсутствует поголовная регистрация граждан, есть свой шарм. Вот я умею махать мечом, физически развит, знаю мелочи рыцарского этикета — и кто скажет, что я не рыцарь? Да пусть только попробует!
— Да, — сказал я с достоинством. — Но мне кажется более правильным лечить людей, а не убивать их, поэтому я выбрал другой путь.
В глазах Этвика промелькнуло восхищение:
— И это решение воистину достойно человека, у которого есть Бог в сердце!
— Быть лекарем и быть рыцарем — вещи совсем разные, — продолжил я, затрагивая интересную и довольно скользкую тему. — Для лекаря не существует знатных и незнатных. Пред Богом ведь все равны. Рыцарь же ставит свою честь превыше всего.
Тут мой собеседник помрачнел. Я даже подумал, что этот вопрос поднимать пока не следовало. Не к лицу мне оскорблять радушного хозяина.
— Ты прав, — заговорил наконец барон. — Некоторые рыцари действительно ставят свою честь выше всего на свете. Но наш долг — служить, и в этом мы ближе к Богу, чем простой люд. Почему же нам не уважать друг друга больше?
Я кивнул, соглашаясь:
— Здесь нет противоречия. Для рыцаря главное — уважение. Знахари же следуют велениям своего сердца, то есть дороге любви. Уважать можно далеко не каждого, но любить — совсем другое дело. И потому я готов врачевать всякого, кто пришел ко мне с просьбой о помощи. Пути любви и чести — различны.
На этот раз Этвик молчал действительно долго. Он успел дважды опустошить свой кубок, прежде чем произнес:
— Мне доставляет удовольствие беседовать со столь мудрым человеком, как ты. Но скажи, по-прежнему ли ты уделяешь время физическим упражнениям? Если так, то я буду рад фехтовать с тобой завтра.
Хм. Кажется, барон окончательно решил записать меня в свои друзья. Никакая дружба между рыцарями невозможна до тех пор, пока они не померяются силами. Что ж, грех отказаться. Этвик — крайне любопытная личность.
Мой ответ был однозначным и твердым:
— Я все же рыцарь. Упражнения с мечом доставляют мне радость, если не ведут к гибели людей. Поэтому — благодарю тебя за приглашение на учебный поединок.
Я все еще прибегал к напыщенным оборотам, но если все сложится хорошо, завтра в этом отпадет необходимость. Если барон увидит во мне достойного соперника по оружию, он станет куда открытее. И тогда, возможно, я узнаю многие интересующие меня вещи. Например, о короле. И о том, зачем он посылал своих людей, чтобы схватить меня. Может, именно из данных сведений мне придется исходить.
Этвик обладал информацией, которую я хотел бы заполучить. А вот хватит ли на это моего фехтовального мастерства?
* * *
— Эвелин, — прошептал я, не в силах бороться с самим собой. — Мы словно вернулись на Паэну.
— А хочешь, мы туда действительно вернемся? — вдруг предложила она серьезно.
Мы стояли посреди полянки, и над нами было все то же искусственное небо «Аркадии». Грандиозный парк простирался во все стороны, и обзор ограничивали только кроны деревьев. Я не представлял, какова же общая площадь этого заповедника природы. Наверняка не менее шести квадратных километров.
— Как? — полюбопытствовал я.
Девушка дернула головой и повторила:
— Скажи, ты хочешь?
— Ну, да.
— Тогда пойдем!
Она взяла меня за руку. Поддаваясь, я шагнул следом — и понял, что передо мной уже не «Аркадия».
Океанские волны привычно шептали о своем. Изумрудная вода блестела искорками солнечного света. Ослепительно-яркий в это время суток песчаный пляж тянулся вдоль воды, насколько хватало глаз. Справа, метрах в тридцати, начиналась кромка великолепных акаций, которые сдерживали напор песка. Небо — замечательное голубое небо — было сейчас абсолютно безоблачным.
Паэна!
— Но как? — против собственной воли я сделал шаг назад и осознал, что видел только мираж. Вокруг меня оставался парк яхты. Экзотические деревья, уютная полянка.
А Эвелин стояла передо мной, окруженная странным сиянием. И в этом сиянии чудились знакомые очертания океанского берега.
— Пойдем же! — девушка притопнула.
Я смотрел на нее во все глаза.
— Это… правда Паэна?
— Ну а что же еще! — в голосе моей чудной подруги удивительным образом смешались нетерпение и нежность.
— Я… я не знаю, — выговорили мои губы сами по себе. — Но ведь ты не можешь перенести меня на Паэну!
Эвелин накрыла мою руку ладошкой свободной руки:
— Лекси, и тебе охота решать сейчас философские вопросы? Пойдем!
Эта фраза прозвучала очень мягко. Повинуясь ее магии, я шагнул вперед.
И очутился на Паэне…
Теперь не оставалось ни малейшего сомнения: мы действительно переместились в пространстве. Меня овевал морской бриз, и он же трепал волосы моей спутницы. Неподалеку вполне реально шелестели листья таких знакомых акаций. Здесь была весна, и на пляже еще никто не загорал. Наше прибытие осталось незамеченным.
— Как? — повторил я, но Эвелин приложила свой изящный пальчик к моим губам и, взяв за руку, потащила прочь от моря. К тому тайному месту, о котором знали только мы двое.
…Значительно позже, когда солнце уже начало опускаться к горизонту, мы шли босиком по полосе прибоя. Вода была холодной, однако нам это нравилось. Следы, оставляемые нами, тут же смывало волнами. Океан, словно какой-нибудь великий мудрец, твердил о том, что прошлого не существует. И в этом был свой смысл.
