Николай Басов - Поиск неожиданного
Эти звуки указывали, что кто-то бросился исполнять приказание, а как же иначе? Зачем же тогда кормить всех этих бездельников, если некому исполнить его, Гаруна аль-Рахмана, приказания?
Он попробовал еще одну виноградинку, она была кисло-сладкой, то ли не доспела, то ли потеряла свой вкус, пока он пытался ее укусить. М-да, сложной была его жизнь, даже трудно придумать, как ею пользоваться.
— Нет, лучше вот что… Позовите Вишама, пусть он расскажет, что будет у нас сегодня вечером.
Вишам, сухой, как палка, южанин с берегов кипучих морей, где, как когда-то рассказывали учителя, был рай для смертных, служил у Гаруна главным распорядителем дворцов: и этого, главного, столичного, и семи прочих, разбросанных по землям Падишаха, да славится… В этих семи дворцах он тоже, когда приезжал, бывал главным. Потому что лучше всех других умел угадать, чего Гаруну в данный миг не хватает. Золотой и сам иногда поражался, вот так скучаешь, не знаешь, чего бы захотеть, а появится Вишам и сразу чего-нибудь да придумает.
Требовать к себе сразу Вишама и Мосула все же не стоило. Появление обоих могло заставить и Дашаста появиться, а вот его-то сегодня Гарун определенно видеть не хотел. Но Дашаст служил начальником его стражи и был единственным, кто мог входить к нему без вызова, просто потому, что самому было что-то нужно. Дашаст был нижним троллем, невысоким для его породы, но очень широким и каким-то… маложивым, что ли? Иногда, глядя на него, Гарун ощущал холодок, пробирающий его до печенок, до самых кишок, а может, и еще дальше, до души, где бы она ни находилась согласно вере и учениям разных святых.
Первым перед Гаруном появился Мосул, как и положено, ведь его-то он вызвал раньше.
— Господин мой, да будет твое здоровье и счастье неотделимо от моего. — Он поклонился низко, но может, и недостаточно низко, Гарун этого не мог сообразить. И все равно за такую мелочь ругать Мосула не следовало, без него было трудно обойтись.
— Ты погоди пока, — все тем же расслабленным голоском проговорил Золотой. — Подожди, с тобой мы после поговорим, если получится.
— Что может не получиться?.. — начал было Мосул, но не договорил, потому что появился Вишам.
Несмотря на худобу, южанин был каким-то взъерошенным и запыхавшимся. Может, действительно торопился, но не исключено, что изображал торопливость, выслуживался на свой, дально-южный манер.
— Я весь к твоим пожеланиям и приказам, господин, пусть пребудет с тобой вся власть и сила твоих предков и предков их предков…
— Ага. — Оказалось, что Гарун хоть и позвал этих своих… но ведь не придумал еще, о чем их спросить. Пришлось начинать там, где его мысли, собственно, и застыли. — Вишам, ты вот что… Что у нас особенного готовят сегодня повара?
— Господин, это ведь будет не самый торжественный прием, как ты изволил сказать третьего дня… Поэтому блюд будет всего-то сорок восемь, согласно предложению твоего гадателя по блюдам соблюдать священную цифру восемь.
— Ты не спорь, ты лучше поясни, чему удивятся сегодня вечером мои гости.
— Как я могу спорить с тобой, господин? — Вишам вполне натурально изобразил ужас при мысли о такой дерзости. Впрочем, он заметил возникшую гримаску Гаруна и быстренько перешел к делу: — Сегодня будут особо приготовленные блюда из морских рыб. Все, что я заказал, принесут с океана смены по двадцать скороходов в каждой, доставят за четыреста тысяч шагов, и будут эти дары моря свежее, чем…
— Вишам, ты сегодня плохо спал? Что-то у тебя со слухом и пониманием…
— А закупили эти морские дары к столу твоего благородства лишь сегодня утром, все должно быть очень свежим. Акульи плавники, приправленные акульей же печенью, морские гребешки в винных соусах, будет также особенная светящаяся рыба из темных глубин, про которую сказывают, что она очищает желчь и наводит тихие мысли, если ее правильно приготовить.
— Что еще за тихие мысли? — не понял Гарун.
— Мысли о покое и медленных движениях, наш господин всех и во всем… — Вишам, как становилось понятно, следил за тем, что творилось на дворцовой кухне. — Еще будет нечастый десерт — тертый кокос со сладким перцем, он понравился прошлый раз шейху Аддале, смею надеяться, он будет и сегодня доволен этим подлинным украшением стола…
— Где-то там у тебя был повар, — Гарун решил и сам проявить осведомленность, — который ничего не смыслит в маслинах. А жаль, маслины, если их правильно выдержать в одной посуде с кисленьким кизилом, после бывают хороши под вино. Знаешь, Вишам, нужно будет пригнать еще кого-нибудь из западных земель, где маслины крупнее и мясистее, хотя… — Гарун задумался, и это было непростое размышление. — У нас и так уже шесть главных поваров.
— Ты можешь позволить себе и седьмого, господин мой. — Откуда-то незаметно для остальных, как обычно, несмотря на грузную стать, появился Дашаст. Он ходил так тихо, так незаметно, что можно было испугаться, если бы Гарун не был уверен в его преданности.
Аль-Рахман посмотрел на него, кивнул, оторвал еще одну виноградину и снова обратился к Вишаму:
— Не жалей угроз для танцовщиц и музыкантов и не говори им, что прием этот не самый торжественный. Пусть сделают моим гостям… сладко, да, хорошо бы вечер получился нежный и сладкий.
Вишам откровенно переполошился. Он чуть было не бухнулся на колени, но даже об этом забыл в своем волнении.
— Господин, прости своего неразумного слугу, ты не говорил прежде, чтобы мы особенно старательно готовили сладости… Мы же заказали рыбные кушанья, я клянусь, они тебе понравятся, будут не хуже, чем у Падишаха, да славится его имя по всему подлунному миру!
— Тихо, — вдруг резко приказал Дашаст, он во все глаза, безжизненные, тусклые даже в свете дня, словно из темных камешков, смотрел на Гаруна.
А с тем вдруг стало происходить что-то необычное. Его будто бы деревянным колом пробило от пяток и до… Через желудок, через легкие, через голову, пробило до самого темени. Это было ужасно, чудовищно! Но теперь он не сомневался, что его… Его кто-то увидел, кто-то в него прицелился, причем так, что избежать этого было невозможно. Гарун даже вспотел, только не горячим потом дня, не так, как бывает от раскаленных супов или бульонов, а холодной, смертной влагой, близкой муки и магии.
— Что?.. — Голос его прервался. — Что это такое? Тоскливым взглядом он обвел слуг, которые в свою очередь не спускали с него глаз. И лишь потом понял, что наваждение прошло. У него уже не было мути перед взором, и холод, пронзивший его, медленно таял в груди, и боль, словно бы от кола, на который его посадили палачи Падишаха, расплывалась в теле, оставляя чуть ощутимый след… Дышать становилось легче.
