Леонард Карпентер - Конан – гладиатор
Гостиница показалась путешественникам воистину роскошной. Им подали обильный ужин и расстелили мягкие тюфяки на утоптанном земляном полу. Передняя терраса караван-сарая была обращена в сторону города и выходила на заросший камышом пруд. Сумерки превратили пруд в зеркало глубочайшей синевы. В сонной воде, точно звезды, таинственно отражались факелы и светильники, горевшие на стене.
Других постояльцев было немного, только караванщики из пустыни, переговаривавшиеся между собой на местном наречии, которого почти никто, кроме них самих, не разумел. Поэтому цирковой люд в этот вечер ужинал точно так же, как и в дороге, то есть в привычном узком кругу. Хозяева гостиницы, пожилая чета стигийцев, были слишком заняты и не могли уделить времени для беседы с гостями. Даже Заггар уехал в город договариваться о выступлениях. Артисты, предоставленные сами себе, строили грандиозные планы и, укладываясь спать, мечтали о богатстве и всемирной известности.
Конан и Сатильда устроились снаружи, на открытой террасе. Иначе, в общем, было просто нельзя из-за особых отношений, связывавших Летучую Женщину с тигрицей Квамбой. Подсобные работники, которым поручали кормить и расчесывать гигантскую кошку, про себя побаивались своей подопечной. Сатильда же Квамбу очень любила, ощущала с нею некое духовное родство и считала тигрицу своей четвероногой сестрой. И даже приобрела привычку спать рядом с нею, — так было безопаснее ей самой, да и Квамба не начинала беспокоиться и ворчать по ночам.
Конан не вполне доверял пещерной «киске», а посему предпочитал выбирать для ночлега местечко, где Квамба, приди ей такое желание, не смогла бы запустить в него когти. Еще не хватало проснуться в объятиях усатой тигрицы, даже если ей просто захочется поиграть!..
Так и получалось, что киммериец с Сатильдой укладывались ровно там, куда дотягивалась цепь Квамбы (которую нынче замкнули вокруг одной из каменных колонн портика). Это было удобно: никто посторонний не рисковал к ним подойти, так что необходимое уединение было обеспечено. Однако Конан часто просыпался по ночам и видел устремленные на него большие золотые глаза, — Квамба лежала совсем рядом, уютно устроив тяжелую черную голову у его возлюбленной на бедре…
Нынешняя ночь выдалась восхитительно прохладной. Лягушки в пруду заливались жизнерадостным хором, по мосту и булыжной дороге, навевая сон, время от времени рокотали колеса повозок. Усталость, накопленная в путешествии, приятно мешалась с предвкушением завтрашнего дня. Все трое, люди и зверь, наслаждались покоем, глядя, как над равнинами Стигии одна за другой вспыхивали яркие звезды…
Глава четвертая ЛУКСУРРассвет следующего дня застал цирковых артистов уже на ногах. Немедленно начались лихорадочные приготовления. Одни отчищали от дорожной пыли и грязи фургоны и животных, другие вытряхивали и чинили костюмы, третьи приводили в порядок кожу, бронзу, позолоту и краску. Ладдхью, впрочем, уверял, что большая часть оборудования отнюдь не понадобится на великой арене. По его словам, в Империум-Цирке постоянно происходили выступления, а стало быть, канаты, брезент и деревянные конструкции там имелись в избытке. Посему основной груз из фургонов был вынут и перенесен в пустовавшую конюшню гостиницы. Пусть лучше повозки послужат своего рода передвижными сценами во время торжественного проезда через Луксур. Пусть народ полюбуется черной тигрицей, медведем и самими артистами. Надо же чем-то заинтересовывать и привлекать зрителей! Таким образом, утро прошло в трудах. Потом артисты начали разминаться и репетировать. Потом — попросту нервничать.
На рассвете они торопливо позавтракали, кое-как проглотив инжир, финики и сухие булочки с чаем. Теперь люди попросту не находили себе места. Кто-то рассеянно жонглировал, кто-то наводил последний блеск на фургоны, кто-то сидел в тени портика и потягивал воду, слегка подкисленную вином. Стигийское солнце успело подняться высоко и жарило безо всякой пощады.
Издалека, со стороны городских ворот, вовсю доносились крики, звуки гонга и перекличка труб: дневная жизнь столицы шла своим чередом. Артистам оставалось только сидеть и напряженно ждать, когда же их соблаговолят пригласить.
Неожиданно за стеной караван-сарая послышался перестук семенящих копыт и звяканье сбруи. Заггар въехал внутрь и слез со своего ослика. От жары он выглядел распаренным и помятым, но улыбался во весь рот. По ту сторону невысокой ограды раздавались хриплые команды воинского начальника: там строился отряд в дюжину всадников (судя по одежде и отлично пригнанному снаряжению — коринфийцев) во главе с офицером. Заггар объяснил Ладдхью и членам труппы, что это был почетный эскорт, высланный за ними лично Тираном. Бродячему цирку надлежало немедленно двигаться на арену Империум-Цирка, дабы усладить взоры горожан и знати Луксура.
Снова началась лихорадочная деятельность. Поспешно запрягли мулов, выстроили фургоны один за другим, в самый последний раз проверили костюмы и сбрую. И вот, наконец, поезд двинулся с места. Медведь Буруду шел на цепи за первой повозкой, тигрица Квамба царственно возлежала на задке последней. Когда фургоны выезжали со двора, всадники заняли свои места в процессии: офицер и шестеро воинов поехали впереди, остальные шестеро — сзади. По словам Ладдхью, обязанности воинов заключались в том, чтобы помочь им пробраться по запруженным улицам и оградить цирковой поезд от неумеренного любопытства урожаи.
Дороги, непосредственно сходившиеся к городским ворогам, были широки и хорошо вымощены. Поплыли мимо последние нивы, загородные домики и торговые палатки. Конан обратил внимание, что каналы, орошавшие поля, одновременно были предназначены для обороны дальних подступов к городу. Местные жители, попадавшиеся на дороге, в основном выглядели рабами и крестьянами вроде виденных накануне. Они едва поднимали головы, чтобы посмотреть на катившиеся мимо ярко разрисованные фургоны. И очень редко отвечали на веселые приветствия артистов, — если кто-то и протягивал руку, то не для пожатия, а в надежде на милостыню. Поразмыслив над этим обстоятельством, Ладдхью предположил, что вокруг были всего лишь простые селяне, темные, бедные и забитые. И весьма узколобые в своем нерассуждающем поклонении строгим стигийским Богам. К тому же они наверняка опасались городских стражников, скакавших впереди и позади поезда. До приветствий ли тут!
Когда они вплотную приблизились к городской стене и громадным, окованным бронзой воротам, стало ясно, что почетный караул был им придан не для красоты. Купцы, нищие попрошайки, погонщики бычьих упряжек только успевали проворно расступаться в стороны, освобождая дорогу. Вот всадники и фургоны выехали на площадку перед воротами, и с надвратного бастиона приветственно грянули трубы. Привратники в высоких шлемах и полированных чешуйчатых бронях отсалютовали копьями, а толпа зевак отозвалась восторженным ревом.
