Ирина Шевченко - И придет волчица
- Просто нас учили, что чужого горя не бывает, - ответил со своего места магистр Багур. - Видимо, у нас были куда лучшие наставники, чем есть сейчас мы. А мы слишком увлеклись воспитанием магов и забываем воспитывать в них еще и людей.
- Вы абсолютно правы, - вздохнула целительница. - Помните Алию? А тот жуткий обряд? Я видела столько смертей, но те два мальчика до сих пор мерещатся мне в кошмарах... А они уже не помнят. Даже те, что сами чудом избежали смерти, уже и не вспоминают о том дне.
- А если и вспоминают, то лишь как повод для хвастовства, - дополнила Гейнра. - Айна и Верлан до сих пор не могут определиться, кто из них убил того колдуна. Хвала богам, хоть Ферт, кажется, немного поостыл. В свое время он тоже претендовал на победу в этом споре со своим "световым клинком", но после того, как Галла... Кстати, как она вообще, наставник?
- Не плохо. Совсем не плохо для человека, на жизнь которого ставили один к четырем.
- Она спрашивала о расследовании?
- Нет. Видимо брат ей все уже рассказал. Мы вообще не поднимали этой темы. И хочу попросить вас всех, ради пресечения ненужных разговоров, придерживайтесь официальной версии: девочка просто долго болела. Я не хочу, чтоб по Школе ходили сплетни о каком-то наведенном проклятии или, что еще хуже, о ее отношениях с тем эльфом.
- Слухи давно уже ходят, - произнес Багур. - И не только по Школе, но и по городу. Но не волнуйтесь, тэсс Мара была права, говоря о том, что у нынешней молодежи слишком короткая память. Они забыли про Алию, про Томаса и Кайта. Забудут и это. Тем более что впереди выгулки.
- Выгулки, - встряхнулся Старший наставник. - Мы ведь собрались, чтобы обсудить летние курсы, а вместо этого завели разговор о моей ученице. Она, кстати, от летних занятий не отказывается. А что у вас, списки готовы? Гейнра, Багур... Кьярна, тебя и не спрашиваю - небось, снова поедешь к разлому.
- Как всегда, - пожала плечами заклинательница.
- Никос, Виана. Лона как обычно бездельничает... А куда опять подевался Эвил?
__________
Я никогда не была особо религиозна. Но от других слышала не раз, что посещение церквей и храмов благотворно влияет на состояние души, успокаивает, развеивает тревоги и дает надежду. А иногда помогает в принятии верных решений. Я свое решение уже приняла, и надеюсь, что оно верное. Но на Храмовую площадь от чего-то пришла. Может быть за утешением, может быть за надеждой. А может, оттого что не хотелось сразу же после занятий возвращаться домой.
Божества в Каэтарской Империи наличествовали в количестве пяти штук, согласно мифологии являлись родственниками, и оттого видимо их святилища мирно соседствовали на общей площади, разделяя между собою прихожан и пожертвования. На небольшой и явно рукотворной возвышенности стоял Храм Илота - верховного и всемогущего бога, покровителя всего, что только можно было вспомнить или придумать. При столь развитых способностях означенного кумира даже непонятно было, зачем каэтарцам понадобились еще четверо. Видимо, для того, чтобы не загружать его верховенство более мелкими и более конкретными проблемами. К Илоту шли по большим праздникам и просили, как правило, чего-то большого, светлого и глобального, типа мира во всем мире. А за такой ерундой, как хороший урожай, удачная торговля или здоровое потомство обращались к Сане - младшей сестрице всемогущего. Умилостивить богиню чаще всего пытались не деньгами, а натурой - тащили в храм всевозможные яства, и видимо по этой причине на всех гравюрах и фресках всемилостивая изображалась пухленькой, улыбчивой брюнеточкой с обмотанной вокруг головы косой.
Всего у Илота было три сестры. И один брат непонятного предназначения - Мигул - бог случая. На случай имперцы особо не полагались, но дары божеству приносили исправно, должно быть с той лишь целью, чтобы случай этот не обернулся несчастным.
А вот две оставшиеся родственницы пользовались у прихожан особо высоким почетом. На высоких ступенях святилища Аурэли толпились женщины всех возрастов и сословий, спеша опустить свою мзду в ящичек для пожертвований и бросить сложенную бумажку с написанным на ней именем возлюбленного в специальный чан, содержимое которого сжигалось жрецами на торжественной службе в весел, чтобы просьбы о взаимной любви вместе с дымом унеслись в небеса и достигли жилища пресветлой матери ауров. Были среди почитателей Лучезарной и мужчины, те, кто не стеснялся признаться себе и окружающим в том, что питает страсть к некой особе, расположения которой никак не может добиться без вмешательства высших сил. В храм Аурэли бегали даже чародейки-атеистки. Но мне в нем делать нечего. Во-первых, поздно и бесполезно молить о том, что разрушила своими руками. Во-вторых, в святилище нельзя входить с оружием, а "эльфийский" клинок, купленный когда-то Иолларом для наших тренировок за последнюю длань настолько прижился на моем бедре, что воспринимался даже не как элемент одежды, а скорее уж как неотъемлемая часть тела, и оставить его при входе в храм меня не принудила бы даже сама Лучезарная, спустись она ради такого случая с небес.
Только в обитель одного божества меня впустили бы с мечом в два гиара, ибо и сама богиня красовалась почти таким же на каждом известном мне изображении. Омста. Сестра-близнец Аурэли, уважаемая и почитаемая не менее чем та, а может и более - так как любви порою удается избегать всю жизнь, а вот от смерти никуда не денешься. Служители в длинных, кроваво-красных мантиях вежливо поклонились, проговорив невнятные слова благословения, я ответила легким кивком и прошла в центр огромного, озаренного тысячей свечей помещения. Прямо напротив массивной входной двери возвышался алтарь, а по обе стороны от него красовались яркие, величиной во всю стену фрески. Справа - золотоволосая красавица пронзает мечом рухнувшего на колени рыцаря в полном боевом облачении - Омста Карающая. Слева - она же с благостной улыбкой протягивает руки к распростертому на постели больному - Омста Милосердная.
Знаешь, Ил, по-моему, здесь не хватает еще одного изображения: та же девица, только в ластах и акваланге поверх вечернего платья, в бигуди и с сачком вместо меча. И называться она будет...
- Омста Нелепая, - прошептала я, не в силах сдержать горькую усмешку, вызванную всплывшим в моей голове несуразным видением.
- Омста не бывает нелепой, - произнес кто-то рядом со мной.
Ожидая увидеть преисполненного укора храмовника, я повернулась, на ходу придумывая оправдания своим нелестным словам о богине, и вздрогнула, наткнувшись на взгляд серьезных черных глаз.
