Мирей Кальмель - Песнь колдуньи
Сейчас, когда сердце затопила тоска, Альгонда чувствовала себя совершенно беззащитной. Мысль о том, что придется уйти из замка, оставить эту комнату, в которой они с матерью жили с того дня, как она овдовела, приводила ее в отчаяние. Ей было горько, поскольку она ощущала себя виноватой в обрушившемся на мать несчастье, и в этом сравнивала себя с отцом. Как же теперь она сожалела о случившемся! Не о том, что подслушивала, надеясь первой узнать, что Марта уезжает из их краев, но о том, что ее поймали и наказали. В глубине души она была уверена, что не сделала ничего плохого. И слезы все лились и лились на подушку. Она не услышала, как мать открыла входную дверь, прошла через комнату и отодвинула занавеску, разделявшую их кровати.
— Ну-ну, хватит плакать, — сказала Жерсанда, поглаживая девушку по вздрагивающей от рыданий спине.
Альгонда приподняла голову. Как только мать присела рядом с ней на стеганое одеяло, она бросилась к ней в объятия.
— Простите, простите, простите меня, мамочка! — запинаясь, проговорила девушка.
— Ради бога, да за что же? За то, что ты оказалась ловчее Марты?
Веселость и нежность в голосе матери заставили Альгонду поднять голову. Взгляд Жерсанды был безмятежен.
— Нас не прогоняют? — спросила девушка между двумя всхлипами.
Жерсанда отрицательно помотала головой. Альгонда слабо улыбнулась, в сердце ее еще боролись надежда и страх.
— А что хотела госпожа Сидония?
— Уведомить меня о своем отъезде. Эту мерзавку Марту она увозит с собой.
Лицо Альгонды прояснилось. Природная жизнерадостность взяла верх над отчаянием. Рукавом она быстро вытерла глаза.
— Она вас не ругала? — все-таки спросила она у матери, опасаясь, что Жерсанда не захотела говорить о том, что ее наказали, просто чтобы не огорчать дочь еще больше.
— Ни меня, ни тебя, моя малиновка. Наоборот, ты теперь — горничная при бароне, который, похоже, очень огорчен похождениями своей старшей дочери, Филиппины.
— Я — горничная барона?
Глаза Альгонды широко распахнулись от удивления. Умиленная тем, что дочь сильно расстроилась, думая, что мать накажут из-за ее собственного проступка, Жерсанда стерла последнюю слезинку, притаившуюся у кончика прямого и тонкого носика девушки.
— Только до возвращения этой фурии я рассчитываю, что ты покажешь себя с лучшей стороны, и по возвращению нашей хозяйки барон посоветует ей взять тебя на место Марты.
— Но ведь тогда нал придется расстаться! Вы ведь это не всерьез матушка?
— Нам в любом случае придется расстаться, моя малиновка. Рaзве Мелюзина тебе не сказала?
Девушка замерла, а Жерсанда с улыбкой завела ей за ухо каштановую прядь, выбившуюся из длинной косы.
— Я говорю во сне? — спросила Альгонда. Ей было стыдно из-за того, что пришлось скрыть от матери причину, по которой фея спасла ее от смерти в бурных водах Фюрона.
— Нет, но я слишком хорошо тебя знаю, моя Альгонда, и заметив, как ты стала вести себя с Матье, я разгадала твой секрет. Альгонда опустила глаза.
— Это только часть секрета, матушка, — призналась она. Жерсанда ласково приподняла ей подбородок.
— Об остальном молчи, тогда у каждой из нас будет тайна, и когда придет время, мы с тобой ими поделимся.
Альгонда вздрогнула:
— У вас, матушка? У вас есть тайна?
Губы Жерсанды тронула едва заметная усмешка.
— А почему бы и нет, мадемуазель?
Жерсанда встала с быстротой, какую позволяла ей ее тучность, и добавила:
— Мне пора, нужно еще отдать кое-какие распоряжения. Когда приведешь себя в порядок, спускайся в кухню. Думаю, мы расстроили славного мэтра Жаниса, и он будет рад видеть, что к тебе вернулся аппетит. Потом сходи с Матье на мельницу, у него там дела. И передай ему новость об отъезде госпожи Сидонии, думаю, он обрадуется. Но о несчастной Филиппине — ни слова…
— Обещаю, матушка!
С этими словами Альгонда соскочила с кровати и ладошкой стала разглаживать платье.
— О сделай то же самое и с лицом, моя малиновка, если не хочешь, чтобы люди указывали им тебе пальцем! — пошутила Жерсанда, поднимая занавеску, чтобы уйти.
Когда ее шаги стихли, Альгонда подбежала к зеркалу посмотреть» так ли неприглядно ее лицо.
Через три четверти часа рассыльный унесся во весь опор, чтобы раньше госпожи Сидонии явиться в Бати — следовало передать указания тамошней челяди подготовить дом к ее приезду, сколь бы коротким ни было ее пребывание там.
Барон поцеловал возлюбленную в лоб, как только та уселась рядом с Мартой. Вокруг кареты собрались охранники под предводительством сира Дюма, и их лошади прядали ушами, отгоняя мелких мушек, которые перед грозой становились особенно надоедливыми.
— Возвращайтесь поскорее, дорогая, — шепнул Жак на ушко Сидонии. — Я слишком сильно вас люблю, чтобы не скучать.
Барон соскочил с подножки и закрыл дверцу кареты. Стоило ей захлопнуться, как Сидония выглянула и взяла его руку в свою.
Барон никак не мог отпустить ее пальчики. Как только Сидония сказала ему о своем намерении одной отправиться в Сен-Жюс де Клэ, чтобы прояснить обстоятельства этого пренеприятнейшего дела и забрать Филиппину домой, на него нахлынули воспоминания. Не провожал ли он так же Жанну, свою покойную супругу, которая, ни о чем не беспокоясь, уезжала в аббатство, откуда ей не суждено было вернуться? Он поделился своей тревогой с Сидонией, но та заверила, что с ней ничего плохого не случится. Он не мог допустить, чтобы столь серьезные обвинения его дочери в недостойном поведении остались непроверенными. Прекрасно сознавая, что Сидония — не лучший союзник для девушки в подобной ситуации, барон, однако, не нашел доводов, которые заставили бы ее отказаться от поездки. Дело в том, что Жак де Сассенаж понимал: окажись он перед аббатисой, сразу же смутится и с виноватым видом понурит голову, а значит упреки посыплются и на него тоже. Сидонии же не привыкать защищаться, и она сможет оценить насколько обоснованны обвинения аббатисы в отношении Филиппины Если смотреть на дело с этой точки зрения, то Сидония была права; ей надлежало ехать, а ему — остаться. Не то чтобы барон Жак был трусом. На войне он сражался с противником в первых рядах, но сердечные дела были его слабой стороной. Стоило ему влюбиться, как он становился более уязвимым, чем новорожденный ребенок, — Да пребудет мир в вашем сердце, поскольку я тоже вас люблю, — сказала Сидония и поднесла пальцы к губам, даря прощальный поцелуй.
— Так сильно, что выйдете за меня замуж? — внезапно решился барон, с надеждой и благодарностью глядя в заблестевшие глаза Сидонии.
