Теренс Уайт - Царица Воздуха и Тьмы
Оказалось, что единорог столь же робок и быстр, сколь Анталоп, изловить же его возможно только одним способом. Нужно иметь для приманки девицу, и, когда единорог увидит, что девица одна, он сразу же подойдет, чтобы положить свой рог ей на лоно. В книге была картинка, на которой не весьма достоверного вида девственница, держа одной рукой бедного зверя за рог, другой подзывала каких-то копейщиков. Написанная на ее физиономии неискренность уравновешивалась глупой уверенностью, с какой единорог взирал на девицу.
Едва прочитав наставления и переварив содержанье картинки, Гавейн поспешил на поиски судомойки.
— А ну-ка, — сказал он, — пошли с нами на гору, будем единорога ловить.
— Ох, мастер Гавейн, — вскричала ухваченная им служанка, имя которой было Мэг.
— Да-да, пошли. Будешь у нас приманкой. Он придет и положит рог тебе на колени.
Мэг расплакалась.
— Ну ладно, не дури.
— Ох, мастер Гавейн, не хочу я единорога. Я всегда была честной девушкой, право, и потом у меня еще вон сколько посуды немытой, и если Мистрис Трулав узнает, что я прогуляла, она меня высечет, мастер Гавейн, вот что она сделает.
Мастер Гавейн взял ее покрепче за косу и вывел из кухни.
На чистом и влажном ветру, обдувающем вершину горы, они обсудили детали предстоящей охоты. Мэг, так и не переставшую плакать, держали за волосы, чтобы она не сбежала, и время от времени один из мальчишек передавал ее другому, если тому, кто держал ее, требовались для жестикуляции обе руки.
— Так вот, — говорил Гавейн. — Я буду командиром. Я самый старший, значит, мне и командовать.
— Я так и думал, — сказал Гарет.
— Вопрос вот в чем. В книге сказано, что приманку надо оставить одну.
— Она удерет.
— Ты удерешь, Мэг?
— Да, мастер Гавейн, конечно.
— Ну вот.
— Тогда ее надо связать.
— Ох, мастер Гахерис, как вам будет угодно, только зачем же меня вязать?
— Закрой рот. Ты всего лишь девчонка.
— Чем же мы ее свяжем? У нас и нет ничего.
— Я ваш командир, мои герои, и я приказываю, чтобы Гарет сбегал домой и принес каких-нибудь веревок.
— Не стану я этого делать.
— Но ты же все испортишь, если не сделаешь этого.
— Не понимаю, почему именно я. Вот так я и думал.
— Тогда я приказываю, чтобы наш Агравейн сходил за веревками.
— Только не я.
— Тогда пусть Гахерис.
— Не пойду.
— Мэг, противная девчонка, ты не должна убегать, поняла?
— Да, мастер Гавейн, только, ох, мастер Гавейн…
— Если найти крепкий вересковый корень, — сказал Агравейн, — можно будет обвязать вокруг него ее косы.
— Так и сделаем.
— Ох, ох!
После того как девственница была надежно привязана, четверо мальчиков обступили ее, обсуждая следующий шаг. Они спроворили в оружейной настоящие пики, с какими ходят на вепря, так что с оружием все у них было в порядке.
— Эта девица, — сказал Агравейн, — моя мать. Она делает то же, что вчера делала мамочка. А я буду сэром Груммором.
— А я Пеллинором.
— Агравейн, если ему охота, может быть сэром Груммором, но приманку нужно оставить одну. Так сказано в книге.
— Ох, мастер Гавейн, ох, мастер Агравейн!
— Хватит выть. Спугнешь единорога.
— А нам после этого нужно уйти и спрятаться. Вот почему наша мама его не поймала, — потому что с ней оставались рыцари.
— Я буду Финн Мак Куил.
— А я — сэр Паломид.
— Ох, мастер Гавейн, умоляю, не оставляйте меня одну.
— Перестань ты вопить, — сказал Гавейн. — Ты дура. Гордиться надо, что тебя взяли в приманки. Вчера приманкой была наша матушка.
Гарет сказал:
— Ну что ты, Мэг, не плачь. Мы не позволим ему поранить тебя.
— В конце концов, он может тебя всего только убить, — жестоко сказал Агравейн.
От этого несчастная девочка разревелась еще сильнее.
— Зачем ты это сказал? — сердито спросил Гавейн. — Вечно ты пугаешь людей. Теперь она завывает громче прежнего.
— Послушай, — сказал Гарет. — Послушай, Мэг. Мэг, бедняжка, не плачь. Когда мы вернемся домой, я обязательно дам тебе пострелять немного из моей катапульты.
— Ох, мастер Гарет!
— Ах, да пошли, наконец. Не можем мы с ней возиться
— Ну, будет, будет.
— Ох, ох!
— Мэг, — сказал Гавейн и скорчил страшную рожу, — если ты не престанешь визжать, я на тебя вот так посмотрю.
Слезы мгновенно высохли.
— Ну вот, — сказал Гавейн, — как только придет единорог, мы тут же выскочим и проткнем его. Ты поняла?
— А обязательно его убивать?
— Да, непременно.
— Понимаю.
— Я надеюсь, ему не будет больно, — сказал Гарет.
— Одна из твоих дурацких надежд, — сказал Агравейн.
— Я все-таки не понимаю, зачем его убивать.
— Чтобы оттащить его домой, к матери, остолоп.
— Разве мы не можем поймать его, — спросил Гарет, — и отвести к матери живьем, как, по-твоему? Я хочу сказать, что можно заставить Мэг вести его, если он смирный.
С этим Гавейн и Гахерис согласились.
— Если он смирный, — сказали они, — лучше привести его живого. Это самый лучший способ охоты на крупного зверя.
— А мы станем его подгонять, — сказал Агравейн — Можно будет лупить его палками.
— Да и Мэг заодно, — прибавил он, подумав. После этого они удалились в засаду, решившись хранить молчание. Ничего не было слышно, кроме нежного ветра, пчел в вереске и жаворонка высоко в небесах. Да еще иногда долетало шмыганье Мэг.
Когда единорог появился, все сложилось не так, как они ожидали. Прежде всего он был благороднейшим из животных, вместилищем красоты, зачаровывающей всех, кто его видел.
Единорог был бел, с серебряными копытцами и жемчужным рогом. Он изящно ступал по вереску, казалось, почти не приминая его, столь легка была поступь, и ветер волнами бежал по его долгой гриве, только-только расчесанной. Самым чудесным в нем оказались глаза. По сторонам носа чуть синеватые складки взбегали к глазницам, погружая их в меланхоличную тень. Глаза, окруженные этой прекрасной и грустной тьмой, были столь печальны, нежны, одиноки и благородно трагичны, что при виде их всякое чувство, кроме любви, умирало.
Единорог поднялся к месту, на котором сидела Мэг-судомойка, и склонил перед нею главу. Он грациозно выгнул шею, так что жемчужный рог указывал в землю у ее ног, и приветствуя Мэг, легко поскреб серебряным копытцем вереск. Мэг забыла о слезах. Сделав королевский приветственный жест, она протянула к животному руку.
— Приблизься, единорог, — сказала она. — И если желаешь, положи мне на лоно свой рог.
Единорог легонько заржал и снова поскреб землю копытом. Затем, очень осторожно, он опустился сначала на одно колено, потом на другое, пока не оказался склоненным пред нею. Застыв в этой позе, он посмотрел на нее снизу вверх своими тающими глазами и наконец опустил ей на колени голову. Он искательно глядел на нее и терся белой, плоской щекой о гладкую ткань ее платья. Глаза его закатились, показав ослепительные белки. Застенчиво опустив на землю круп, он улегся и лежал совершенно спокойно, глядя вверх на ее лицо. Из глаз его струилось доверие, он чуть приподнял переднюю ногу, словно желая ударить в землю копытом. То было лишь легкое движение воздуха, сказавшее: «Теперь удели мне внимание. Подари мне любовь. Пожалуйста, погладь мою гриву, ладно?»
