Дана Арнаутова - Колечко
Сумасшедший порыв ветра ударил в окно, послышался звон битого стекла, осколки упали на пол. На миг Раду показалось, что не ночь заглядывала в оконный проём, а полные адской тьмы глаза молодой цыганки пытались утянуть к себе.
Трактирщик побледнел, перекрестился и глянул на Раду.
— Матерь Божья. С батюшкой Илие надо поговорить. Или… — нахмурился, выдохнул. — Лучше ступай к Станке, знахарке нашей. Уж даст совет получше других. Только не удивляйся, странная она. Дом её на окраине стоит — деревянный да покосившийся, а напротив церковь.
Тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, Раду кивнул трактирщику, встал и направился к двери, говорить было не о чем. Но перед выходом обернулся:
— С путниками надо быть повежливее, — бросил и быстрыми шагами покинул трактир.
Ночная прохлада окутала сразу, стоило оказаться на улице. Луна и россыпь звёзд с ночного покрова небес освещали дорогу и темные дома. Будто и не гуляли свадьбу — покой и безмолвие. Раду передёрнул плечами и быстрым шагом двинулся вперёд. Заглянуть бы к Марджи, но нельзя время терять. Ночь на дворе, а ну как знахарка спит? И должна бы спать.
Жилище знахарки оказалось точь-в-точь таким, как описали. Раду едва ступил за калитку, как раздался заливистый лай собаки. Оглядевшись, он не увидел ни будки, ни собаки. Лай стих так же неожиданно, как и начался. Свет в окнах горел, значит, поздний визит не разбудит. Взбежав на крыльцо, поднял руку, чтобы постучать, но с тихим скрипом дверь сама отворилась, приглашая в тёмный проём. Раду замер в нерешительности.
— Ты заходи, заходи, — раздался смешок. — Не выпускай тепло-то!
Войдя внутрь, Раду замер. Небольшая комнатушка, деревянный стол со свечами и рассыпанными по цветастой скатерти бобами — верно, для гаданий. Над очагом висел закопченный котелок, в воздухе витал дурманящий запах сушеных трав, развешенных пучками под потолком.
— Да что ж ты стоишь? — спросили за спиной низким, но приятным голосом.
Раду чуть не подпрыгнул от неожиданности, резко обернулся и встретился с пронзительным взглядом чёрных глаз. Правая бровь приподнята, сеточка морщин-лучиков в уголках век, нос с едва заметной горбинкой, губы пухлые улыбаются как родному. Из-под бордовой косынки с нашитыми монетами выглядывают сизо-седые пряди. Шея открыта, белую рубаху с богатой вышивкой прикрывает монисто и нити красных и белых бус.
— Проходи, коль пришёл к доброй женщине.
Подтолкнув его к столу, Станка мелкими быстрыми шажками засеменила к очагу, взяла деревянную ложку, попробовала варево из котелка, кивнула и вернулась к гостю.
— Рассказывай, — велела она, садясь напротив. Достала потертую трубку и набила её.
Повинуясь околдовывавшему взгляду знахарки, Раду сам не понял, как выложил всё, что знал. Про свадьбу, цыганку, Марджелату и трактирщика. Станка не перебивала, только хмурилась и выпускала кольца ароматного дыма.
— Вот что, — произнесла она, когда Раду закончил. — Схлестнулись вы с тёмной силой. Придётся потрудиться, чтобы друг твой собой стал.
Полноватые пальцы знахарки принялись перебирать разложенные на столе бобы. Раду невольно отметил, что руки у неё вовсе не старые. Как и глаза. Вроде не юная девица, но что-то не так. Может, об этих странностях и толковал трактирщик?
Во дворе завыла собака, Раду глянул в окно. Но тут же Станка коснулась скулы и повернула его лицо к себе. Глаза горели чёрными солнцами, прожигали насквозь. По телу пробежала дрожь.
— Слушай меня, — низкий голос зачаровывал, изгонял из головы все мысли, не давал сопротивляться. — Азу с её мороями успокоить надо. Чтобы вернуть твоего Марджелату к жизни, нужно, чтоб он станцевал с ней под луной танец невесты и жениха. И поцеловался, да так, чтобы не было сомнений, что она единственная и желанная. Тогда призрак цыганки и уйдёт, упокоится она с миром. Но вам будут мешать морои, придётся с ними драться. Один не управишься, возьми кого-то из деревни. И из простого револьвера мороя не положить, серебряные пули нужны.
— Но где… где их взять?
Станка чуть отодвинулась:
— Пойдёшь в церковь, там есть серебряный крест, понял?
Раду нахмурился. Есть-то он есть. Только кто ж даст? Ладно, придётся брать без разрешения.
— Смотри только на батюшку Илие не наткнись, а то будешь лежать в сарае рядышком со своим дружком.
Раду кивнул:
— Понял, спасибо. Что я должен за… совет?
Станка расхохоталась — не смех, а звон цыганских монет.
— Сначала смертушку-невесту успокойте, а там сочтёмся. — Чёрные глаза вдруг нехорошо блеснули. — Должна она мне кое-что, ох, должна…
Стены церкви белели в ночной тьме, в окнах ничего не разглядеть — батюшка Илие, видать, спит сладким сном. Не будить же доброго человека! Пришлось обойти вокруг церквушки, присмотреться. Удача улыбнулась — одно из окон оказалось не закрытым. Заглянув и не увидев нигде спящего батюшки, Заячья Губа ухватился за деревянную покосившуюся раму и влез внутрь.
Темно, тихо — поди разбери, что тут — только звёзды светят за спиной. Но должно хватить и их. Раду осторожно ступил на скрипнувшие половицы и поморщился. Не хватало ещё разбудить священника. А крест-то вот он, не надо и искать даже. Стоит лишь подойти и протянуть руку через свечи к иконе. Перед нею как раз и лежит — серебряный, прямой, с распятием. Не то, чтобы мастер делал, но для деревенской церкви в самый раз. На мгновение стало совестно — коль тут по деревне и впрямь морои ходят, то дела плохи, нельзя жителям без защиты оставаться. Но Марджи… Раду протянул руку к кресту, но ухватить так и не успел.
— Ах ты, окаянный!
Заячья Губа метнулся в сторону, что-то тяжёлое бухнулось на подставку перед иконой, свечи разлетелись в разные стороны.
— Ну, я тебя сейчас!
Батюшка Илие, едва ему по плечо ростом, снова замахнулся палкой и кинулся вперёд. Раду отпрыгнул, но тот не растерялся и вновь кинулся на него. Чудом успев перехватить палку, Раду дёрнул на себя и уронил батюшку на пол. Ухнув вниз, божий человек выразился. Не веря своим ушам, Раду ухватил его за руку и помог подняться. Видимо, Илие не всегда был батюшкой.
— Знаю, что плохо поступаю, но на доброе дело нужно, — произнёс Раду.
Батюшка глянул на него, покачал головой, отряхнул одеяние, поправил висящий на шее крестик и съехавшую на затылок шапочку.
— А что ж как вор влез да берёшь без спросу?
Перед священниками оправдываться ещё не приходилось, поэтому Раду не знал, что говорить. Кроме правды.
— Друга моего околдовал призрак. Цыганкой ходит по свадьбам вашим и жизнь забирает. Не знаю, сколько у меня времени, ваша знахарка…