Рамиль Юсупов - Тайный Город – твой город (сборник)
Треми помолчал, подбирая слова, но она приняла его молчание за нежелание отвечать и торопливо заговорила сама:
– Только сегодня мы прогнали номер шесть раз, и каждый раз Птиций говорит – не годится. Этот танец очень важен для меня, очень. Сначала предполагалось, что будет премьера, но теперь я не уверена, что мне вообще позволят танцевать. Я черная моряна… – она запнулась на секунду, но твердо продолжила: – У меня не будет второго шанса. Но дело не только в этом. Я сама выбрала, а потом уговорила Птиция поставить «Танец миражей». Его танцевала Камита, а она была лучшей танцовщицей нашей семьи.
– Хотите ее превзойти, Дита?
– Нет. И – да. Я не могу станцевать лучше, чем она, вы ведь видели репетицию. Но хотя бы – так же. Не для меня, а чтобы ее не забывали. Скажите, что не так!
Ее глаза умоляли, а Захар Треми слишком хорошо знал, что значит – иметь мечту. И как горько, когда мечта недостижима.
Кроме того, он помнил, как танцевала под музыку альта черная моряна Камита, погибшая чуть менее тридцати лет назад.
– Моих друзей пока нет. – Возникший рядом официант придвинул Дите стул, налил епископу токайского и беззвучно испарился. – Я расскажу, сколько успею до их прихода. – Он покачал бокал, любуясь на золотистые переливы вина. – «Танец миражей»… вы ведь знаете, как был создан этот номер?
– Его придумали альтист Назар Треми и черная моряна Камита. Десятиминутный танец под живую музыку. Никакой магии или артефактов, только световые эффекты. Номер пользовался популярностью долгое время, потом Камита погибла, а Назар отказался продолжать выступления с другой танцовщицей, – моряна запнулась. – Он ведь тоже Треми… вы были знакомы?
– Почему «были»? Мы до сих пор знакомы. – Захар смотрел сквозь бокал, словно видел события тридцатилетней давности. – Назар мой друг.
Последние звуки альта таяли в темноте. От пламени высоких факелов, только что бившегося по краям сцены, остались гаснущие искры, освещавшие фигурку танцовщицы. Она, будто раненая, медленно оседала на пол, узкая тень руки, тень, наискосок перечеркнувшая сцену, трепетала в унисон затихающим аккордам. Альт умирал вслед за ней, казалось, когда затихнет последний звук, тишина станет вечной, и каждый в зале тянулся в безотчетном мысленном порыве помочь, поддержать ту, что минуту назад в неистовом танце готова была противостоять всему миру – и не смогла…
Тишина упала, как приговор.
А вспыхнувший в глубине сцены луч света стал клинком, исполнившим его.
Альтист, стоящий в этом луче, альтист, мгновение назад оторвавший смычок от еще вибрирующих струн, – в «Танце миражей» он мог быть всем. Иногда – злобой, иногда – радостью, отчаянием и безмятежностью. Он мог быть палачом и последней надеждой, а сегодня он был судьбой, и музыка, которую рождал его альт, сказала черноволосой яростной танцовщице: подчинись или умри.
Она предпочла умереть.
От грома аплодисментов дрожали стены.
Вспыхнул свет. Назар и Камита раскланивались: «Танец миражей» собирал в «Ящеррице» полный зал.
– Назар, Камита, браво!
– Как, вы уходите?
– Выпейте с нами!
– Это было потрясающе! Как вам…
Масан кивал в ответ на приветствия, улыбался и неуклонно пробирался к выходу, увлекая за собой моряну.
Вдохнув прохладный осенний воздух Измайловского парка, Камита, опиравшаяся на руку спутника, вздохнула и расслабилась.
– Чуть не сорвалась, – ее губы тронула тень улыбки. – Ты с ума сошел, Назар, так играть… хороша бы я была, накинув боевую шкуру посреди выступления!
Они отошли в тень от освещенной стоянки.
– Прости. Я никогда не думаю, о чем буду играть, когда беру смычок. Только потом…
– Ты меня вытащил, чтобы я остыла? – Моряна уже пришла в себя и улыбнулась явственно; на щеках от улыбки образовались ямочки.
– Мне самому надо было остыть, – Назар смотрел на свои руки: пальцы мелко дрожали. – Еще один раз, и Жажда мне гарантирована. Скажи, хоть было красиво?
– Не знаю. Я не слышу музыку, когда танцую, я ее чувствую, вот как… Помнишь, ты мне рассказывал про Зов? Но им, – моряна кивнула на клуб, – им понравилось.
– Это не показатель… Давай немного пройдемся?
Камита кивнула, и они медленно направились в глубь парка. Давно стемнело, алые клены казались черными. Лишенные листьев верхушки тополей казались нарисованными тушью по глади студеного неба. От земли тянуло зябкой сыростью.
– Однажды я сыграю только для тебя, и ты мне скажешь, хорошо это или как.
– Однажды я станцую только для тебя, – тон моряны был серьезен, но в глазах плясали смешинки, – и ты мне скажешь, как я замечательно танцую.
– И сколько мы уже обещаем это друг другу? – засмеялся Треми.
– Долго, – шутливо протянула она, темный взгляд блеснул из-под ресниц, и моряна вдруг посерьезнела. Некоторое время они шли в молчании. Огни «Ящеррицы» давно скрылись за деревьями. Прошелестел и стих ветер.
– Я сыграю тебе выбор. Еще не знаю, как он зазвучит, но это будет выбор, совершенно точно.
Теперь в ее глазах не было ни следа улыбки.
– Какой выбор?
– Между… – Назар запнулся, увидев, как меняется ее взгляд, устремленный за его плечо, как вспыхивают в глазах зеленые огоньки, и запоздало почувствовал опасность.
– Истинные Луминар!
В последний момент Камита успела дернуть Назара на себя, меняя мгновенную смерть на смерть отсроченную, и лезвие катаны, едва не отрубив масану голову, глубоко рассекло плечо и грудь.
Ветер пах персиками – одуряюще, страшно. Ветви танцевали под ветром, вторя пляске смерти оборотня в боевой шкуре, чудовища, что секунду назад было женщиной.
Под упавшим Назаром качалась, танцевала земля.
«Луминар. Саббат. Я истекаю кровью. Их четверо. Они убьют Камиту».
Свист воздуха под клинком. Хрип чьего-то разорванного горла. Гравий царапает щеку.
Холод, холодно, холоднее крови масана.
Музыка, вечно звучащая в душе Назара Треми, взвилась крещендо.
– Мы все в «Ящеррице» услышали его Зов, – Захар смотрел в пустоту, вновь переживая давние события. – Я, Дементий, Лазарь и Шарлотта, другие… мы пришли почти сразу, но все равно опоздали: в парке уже не с кем было сражаться. Назара мы отправили в Обитель, Камита погибла. Но тех четверых она забрала с собой. – Лицо епископа заледенело, губы скривила злая усмешка. – Эта атака была началом очередного набега Саббат. Это был самый короткий из их набегов. Птиций, а вы что тут делаете?
Конец, подсевший за столик во время рассказа, побледнел и издал неопределенный придушенный звук, призывая не обращать на него внимания.
Епископ опомнился.
– Прошу извинить. Я несколько увлекся. Впрочем, даже хорошо, что вы здесь. Птиций, вы должны понять, что не сможете поставить «Танец миражей» под запись. А если позовете альтиста… Сутью номера была импровизация. И музыка, и танец рождались тут же, на глазах зрителей. Каждый раз новый танец, каждый раз иная музыка. Без единой репетиции. Помню, на Тотализаторе даже принимали ставки…
