Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая
Он потер затекшие от кандалов запястья, воровато оглянулся и, поднявшись, пробрался к черной лестнице. Он был уже готов рвануть на себя стеклянную дверь и скатиться вниз по лестнице. Вон она, долгожданная свобода, греет за окном теплыми лучами не успевшую еще запылиться нежно-салатную траву.
Положив руку на блестящую дверную ручку, он вдруг остановился, задумавшись. Зерно сомнения, заброшенное ею в мятущуюся душу, дало богатую поросль. Хорошо, он сейчас выскользнет отсюда, проберется до нижнего этажа, при определенной доле удачи, может быть, выскочит на улицу, а дальше-то что? Он оглянулся на зеркало, оттуда на него все так же смотрело грязное полуголое чучело. Она права, промелькнула в голове грустная мысль, схватят сразу же, не успеешь и двух шагов сделать. Да, ты получил сиюминутную свободу, а что ты с ней делать будешь? В таком виде и без денег далеко не набегаешься — словят через несколько часов, если не сразу при выходе. К побегу надо хорошо подготовиться, а сбежать можно и в другой раз, когда обстановка будет более подходящей. Когда не будешь в центре города, и на каждом шагу не будет шнырять патруль. Да и не будет она ничего с тобой делать, пока не доберетесь до ее дома. Не в номере же операциями заниматься! Похоже, придется вернуться к хозяйке, пока еще не поздно, переступить через себя, покориться и унизительно вымаливать прощение. Она же обещала прощение, правда, хозяевам верить нельзя, а нет, так ляжешь под плеть, не привыкать.
Он оглянулся на приоткрытую дверь хозяйского номера, на тяжелые браслеты кандалов, небрежно брошенные на пол, и едва не разрыдался от необходимости принимать такое ответственное решение — уйти или остаться, чего ему еще ни разу не доводилось делать. Свобода одновременно и манила и пугала, ввергая в первобытный ужас. К тому же раб прекрасно понимал, все сказанное хозяйкой относительно его будущего — правда. Без денег и одежды долго не протянуть, об этом же настойчиво на все лады повторял внутренний голос, которому раб привык доверять куда больше, чем органам чувств. Ему не пробраться мимо электронной стражи — ошейник тут же даст о себе знать оглушительным звоном, а снять его может только хозяин, приложив к замку палец.
Раб в бессильной ярости пнул босой пяткой стену и тут же жалобно охнул — ничем не защищенная нога отозвалась резкой болью. Осязаемая боль вернула к жестокой действительности, от которой его отвлекли мысли о возможной свободе. Необходимо вернуться к госпоже пришибленным и покоренным, надо продержаться до того момента, пока она не покинет это опасное для него место, а потом бежать без оглядки при первом же удобном случае. Он так долго ждал подобной возможности, что несколько лишних часов значения уже не имеют.
Приняв это решение, раб зло ухмыльнулся своему отражению и побрел в сторону хозяйской двери, понуро опустив плечи. Раб проскользнул в приоткрытую дверь, и все сомнения тут же куда-то улетучились, уступая место природной осторожности. Темнота, царившая в малюсеньком коридорчике, ослепила и он, потеряв ориентацию, остановился. Подобрался, и чуть пригнувшись, сделал пару осторожных шажков, в любой миг ожидая нападения, но… ничего не случилось. Глаза привыкли к полумраку, позволяя разглядеть узкий коридорчик. Засаду устроить невозможно.
Толкнув следующую дверь, он оказался в богато обставленной комнате. Такой роскоши видеть ему еще не приходилось, хотя некоторые дома, в которых ему довелось поработать до этого, считались достаточно богатыми. Он оторвал глаза от золотистых стен, увешанных странно поблескивающими картинами, и красиво увитых вьющимися лианами цветов, от мебели, обитой темно зеленым материалом, мягким и теплым на ощупь, чуть повернул голову и увидел ее — свою хозяйку и повелительницу, она сидела в кресле напротив двери, во взгляде темно синих глаз настороженное ожидание.
При его появлении из груди хозяйки вырвался едва слышный вздох облегчения. 'Ей нельзя верить, — напомнил себе раб, глядя в ее глаза, но мысли уже приняли другое направление, — черт, как все неправильно!' — с тоской думал он, отчего-то смущаясь под ее внимательным взглядом. Низко склонив голову, опустился на колени, упершись в пол раскрытыми ладонями выражая полную покорность…
Глава 5
Когда секундная стрелка почти закончила свой пятый круг, дверь номера тихо приоткрылась, и в образовавшуюся щель крадучись просочилось мое приобретение. Молодой человек опустился на колени и застыл с низко опущенной головой. Я с молчаливым интересом наблюдала за ним, лихорадочно соображая, как расположить его к себе и никак не могла придумать, что следует говорить в таких ситуациях, а ему, похоже, вообще говорить было непозволительно. 'Знал бы ты, — мысленно ухмыльнулась я, — что мне страшно не меньше, чем тебе!'. Мои глаза задержались на его шее. И, сама не знаю почему, я дико разозлилась — кто, спрашивается, дал людям, право, надевать на ближнего ошейник?
— Встань! — приказала я, удивляясь резкости, прозвучавшей в голосе.
Раб, повинуясь приказу, медленно поднялся.
— Подойди сюда!
Молодой человек не двинулся с места, покорность трещала по швам. Вот зараза, восхитилась я, интуитивно сознавая — мои приказы как единственной хозяйки должны беспрекословно выполняться и что за невыполнение этих самых приказов я вправе жестоко наказать раба. Уж если это осознавала я, то он и подавно! Чем там его наказывали в порту — кнутом? От одной мысли об этом меня передернуло. А раб продолжал неприязненно изучать меня из-под спутанных косм, только глаза блестели.
— Подойди, — повторила я мягче, — не бойся.
Неприязнь в его серых глазах сменилась презрением, тут же тщательно скрытым показным смирением. Парень сделал два шага ко мне и снова остановился на почтительном расстоянии.
— Ближе, — потребовала я.
Сжав зубы, до того, что выступили резко очерченные желваки, он подошел почти вплотную, и вытянулся во весь рост, гордо расправив плечи. Я поднялась ему навстречу, с некоторым раздражением, отметив, что мой нос маячит где-то в районе его груди. Да уж, парень высок, почти как мой отец, а тот бугай на все два метра потянет. Вне всякого сомнения, он так же достаточно силен, не смотря на болезненную худобу и внешнюю изможденность. О его силе ясно свидетельствовала мощная шея, туго обтянутая широкой полоской кожаного ошейника, давно уже ставшего тесным.
— Наклонись.
Он чуть подался корпусом вперед, а у меня закружилась голова то ли от удушающей вони, исходящей от него, то ли от неожиданной и безграничной власти над живым существом, сходным мне по разуму и повадкам. Я самым жестоким образом подавила в себе это незваное и пьянящее чувство, сходное разве что с азартом, испытываемым мной у игорного стола.
