Терри Гудкайнд - Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения
Поломанное лезвие вспороло шею противника до кости, прорвало артерию, перерезало мышцы. Мужчина дико закричал, рванулся назад и стал падать спиной на дальнюю стену. Казалось, поток хлынувшей из шеи крови приостановился. Замах Дженнсен был так силен, что она едва не упала следом за противником. Но, раскинув руки, удержалась.
Короткий меч Себастьяна мелькнул, словно молния, и с сокрушительной силой вонзился в бочкообразную грудь противника, довершая дело.
Через мгновение Дженнсен, оскальзываясь на крови, карабкалась по телам убитых врагов. Перед собой она видела только мать, полусидящую на полу, прислонившись к дальней стенке. Мать смотрела на дочь, а та заходилась в крике и не могла остановиться.
Окровавленная мать прикрыла веки, словно собралась заснуть. Потом глаза ее снова открылись, в них вспыхнула радость. На ее лице, на щеках и шее виднелись запекшиеся кровавые полосы. Но она улыбалась своей прекрасной улыбкой, глядя на приближающуюся Дженнсен.
— Дитя мое… — прошептала она. Дженнсен не могла заставить себя замолчать и перестать дрожать. Она не смотрела на жуткие кровавые раны. Она видела только материнское лицо.
— Мама… Мама… Мама…
Левой рукой мать обняла дочь. Правой руки — не было.
Именно в ней она держала нож в начале схватки.
Рука, обнимавшая Дженнсен, была, как всегда, любовью, спокойствием, укрытием…
Мать слабо улыбнулась:
— Дитя мое… ты все сделала правильно. Теперь послушай меня…
Себастьян старался обмотать жгутом то, что осталось от правой руки матери, пытаясь приостановить хлещущую кровь. Мать видела только Дженнсен.
— Я здесь, мама. Все будет хорошо. Я здесь. Мама, не умирай! Не умирай! Держись, мама! Держись!!!
— Слушай… — голос был тих, как дыхание.
— Я слушаю, мама, — сказала Дженнсен плача. — Я слушаю.
— Я ухожу… Я пересекаю завесу… и ухожу к добрым духам.
— Нет, мама, не надо! Ну, пожалуйста, не надо!!!
— Ничего не поделаешь, дитя мое… Все хорошо… Добрые духи позаботятся обо мне.
Дженнсен обеими руками обхватила лицо матери, пытаясь разглядеть ее сквозь льющиеся от бессилия слезы, и захлебнулась рыданиями:
— Мама… не оставляй меня одну… Не оставляй меня… Пожалуйста… пожалуйста, не надо… О, мама, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, дитя… — Голос матери чуть окреп. — Больше всего. Я научила тебя всему, что умела. Слушай.
Дженнсен кивнула, боясь пропустить хоть одно драгоценное слово.
— Добрые духи забирают меня. Ты должна это понять. Когда я уйду, это тело больше не будет мною. Мне оно больше не понадобится. Это совсем не больно. Совсем. Разве это не чудо? Я — с добрыми духами. Ты должна сейчас быть сильной и оставить то, что больше не будет мною.
— Мама… — Дженнсен могла только рыдать от муки да держать в руках лицо, которое любила больше, чем саму жизнь.
— Он придет за тобой, Джен. Беги. Не оставайся с этим телом, которое уже не будет мною, когда я уйду с добрыми духами. Поняла?
— Нет, мама. Я не могу оставить тебя. Я не могу.
— Ты должна. Не рискуй своей жизнью для того, чтобы похоронить это бесполезное тело. Это будет глупо. Тело — не я. Я — в твоем сердце и с добрыми духами. Это тело — не я. Поняла, дитя мое?
— Да, мама. Не ты. Ты будешь с добрыми духами. Не здесь.
Мать кивнула.
— Умница… Возьми тот нож. Я отправила им одного в другой мир. Это стоящее оружие.
— Мама, я люблю тебя… — Дженнсен и хотела бы найти другие слова, но их не было. — Я люблю тебя.
— И я люблю тебя… Вот почему ты должна бежать, дитя мое. Я не хочу, чтобы ты бесполезно потратила жизнь. Меня здесь больше нет. Беги, Джен. Или он настигнет тебя. Беги… — Ее глаза устремились в сторону Себастьяна. — Ты поможешь ей?
Себастьян, стоявший рядом, кивнул:
— Клянусь, помогу.
Мать снова перевела взгляд на Дженнсен и улыбнулась:
— Я всегда буду в твоем сердце, дитя… Всегда… Я буду любить тебя… Всегда…
— О, мама, ты знаешь, я тоже буду любить тебя. Всегда!
Мать улыбалась, глядя на свою дочь. Дженнсен пальцами ласкала прекрасное лицо. Пролетел всего один миг и минула целая вечность, пока мать смотрела на дочь.
Пока дочь не осознала, что мать уже ничего не видит в этом мире.
Захлебываясь в рыданиях, обуреваемая ужасом, Дженнсен упала на тело матери. Все кончилось. Сумасшедший бесчувственный мир перестал для нее существовать.
Дочь протягивала руки к матери, а ее тянули назад.
— Дженнсен! — говорили ей прямо в ухо. — Мы должны сделать то, что она хотела.
— Нет! — простонала она. — Пожалуйста, нет…
Ее нежно тянули назад.
— Дженнсен, делайте, как она просила. Мы должны.
Дженнсен кулаками замолотила по залитому кровью полу:
— Нет!
Мир кончился.
— Нет. Пожалуйста, нет. Этого не может быть.
— Джен, мы обязаны уйти.
— Вы уходите, — рыдала Дженнсен. — А мне все равно. Я сдаюсь.
— Нет, Джен, вы не сдадитесь. Вы не можете сдаться.
Себастьян обхватил ее и поднял, поставил на подкашивающиеся ноги. Полубесчувственная Дженнсен не могла даже пошевелиться. Все вокруг было нереальным. Все было, как сон. Мир рассыпался в прах.
Поддерживая под руки, Себастьян встряхнул ее:
— Дженнсен, мы обязаны уйти отсюда.
Она повернула голову и посмотрела на мать:
— Мы что-то должны сделать… Пожалуйста… Что-то надо сделать…
— Да, мы должны. Мы должны уйти прежде, чем здесь появятся остальные…
Его лицо было мокрым.
Она подумала, что дождь идет по-прежнему. Как будто наблюдала за собой с огромного расстояния, и все ее мысли казались бредовыми.
— Дженнсен, послушайте меня…
Мать недавно говорила… Это было так важно…
— Слушайте меня. Мы должны отсюда выбраться. Ваша мать была права. Мы должны идти.
Себастьян подошел к заплечному мешку, стоявшему на столе в другом конце комнаты. Дженнсен осела. Ее колени глухо ударились об пол. В сердце была пустота, только тлели уголья страшной муки, от которой она не могла избавиться. Почему все должно быть так несправедливо?
Она поползла в сторону спящей матери, ведь мама не могла умереть. Она не могла! Дженнсен слишком любила ее, чтобы она посмела умереть.
— Дженнсен! Горевать будем позже! Мы обязаны отсюда убраться!
За открытой дверью хлестал дождь.
— Я ее не оставлю!
— Она принесла себя в жертву ради вас. Не делайте так, чтобы ее героический поступок пропал зря. — Себастьян заталкивал в мешок все, что попадало под руку. — Вы должны сделать, как она сказала. Она любила вас и хотела, чтобы вы жили. Она велела вам бежать. А я поклялся помочь. Мы должны уйти прежде, чем нас схватят.