Елизавета Дворецкая - Колодец старого волхва
Но вот дружина ушла, в Белгороде разом стало пусто и непривычно тихо. Многодневный шумный праздник кончился, будничные заботы по-хозяйски шагнули на порог. За прошедшие недели белгородцы позабыли, что такое будни, и теперь на сердце у всех сделалось серо и скучно. Но ничего не поделаешь: потехе — краткий час, делу — долгое время. Князю свои заботы, дельному люду свои. Вспоминая каждый о своих делах, белгородцы постепенно потянулись к надворотной башне, где была лестница вниз. По пути они почтительно кланялись и епископу, и волхву. Почитать волхвов каждый был приучен с детства, а почтения к епископу требовал князь. Простые люди делали и то и другое, чтобы не разгневать никого, кто обладает властью над землей и небом.
Вслед за всеми пошел и старшина городников Надежа со своим семейством. За прошедшие недели он привык к Гостемиру, и теперь ему было грустновато, словно он проводил в поход родича. Лелея, напротив, была довольна, что избавилась от постояльцев и чужие люди больше не будут путаться у нее под ногами на собственном дворе. Зайка то и дело дергала за руки родителей: «А вы видали? А почему так? А это кто был? » Ярких воспоминаний этих дней ей еще надолго хватит для игр и разговоров.
Медвянка отстала от родичей и все постреливала глазами по сторонам, словно украдкой искала кого-то. Для нее это утро было радостным втройне. Она наслаждалась блестящим зрелищем уходящих дружин, радуясь и тому, что с их уходом к ней возвращается прежняя воля и привычное положение первой красавицы Белгорода. Шумная и пестрая толпа киевлян и прочих гостей схлынула, Забава Путятична уехала восвояси в Киев, все взоры снова были обращены к одной Медвянке, и она ликовала, как княгиня, сумевшая отбить нашествие и вернуть себе свой золотой престол. Только одно омрачало ее радость — мысль о Яворе. Украдкой Медвянка высматривала его все утро, но не увидела ни разу и уже готова была испугаться — не передумал ли тысяцкий, не отпустил ли его в чудской поход?
Одумавшись, Медвянка жалела, что так обидела его. Знала она и о том, что Сияна не побоялась заступиться за Явора, защитить его от напрасного бесчестья. Этот поступок подруги пробудил в душе Медвянки неясные угрызения совести — ведь она не хуже Сияны знала смелый нрав и заслуги Явора. Теперь она побаивалась, что сам Явор тоже оценит заступничество боярышни, втайне ревновала к Сияне, и ей не терпелось увидеть Явора и убедиться, что он по-прежнему ее любит. Но слово не воробей, — не идти же к нему теперь просить прощения! Обидеть и прогнать намного легче, чем позвать назад и повиниться; у Медвянки не хватило бы прямодушия и силы на такой поступок. Однако она не возражала бы, если б Явор вернулся сам, и в душе надеялась на это.
Возле Обережи девушка задержалась.
— Дедушко! — негромко, почтительно окликнула Медвянка волхва. Волхв обернулся к ней. — Дедушко, а как по-твоему, долго князь в походе пробудет? — спросила она. На самом деле поход и княжеская дружина уже мало ее занимали, но ей не хотелось уходить со стены так скоро.
— Не короче часа, да не дольше времени, — размеренно, словно сам хозяин луны Числобог, ответил старик. — Да лучше бы ему сперва свою землю оборонить, а после уж чужой искать. А, Яворе? — неожиданно спросил он, подняв глаза выше лица Медвянки.
— На то и пошел чужую искать, чтобы свою оборонять лучше, — раздался позади нее голос Явора. Незаметно подойдя, он оказался за спиной Медвянки. — Кривичи и словены не хотят давать воев, чтобы нижние земли от степи оберегать, вот князь за боями и пошел. Нам же здесь спокойнее будет!
При одном его имени лицо Медвянки разом прояснилось. Быстро обернувшись, девушка блестящими глазами глянула ему в лицо. И он показался ей не таким, как обычно, — он был скован и тайно раздосадован и старался не смотреть на нее. А Медвянка была сейчас хороша: веселая и задорная, в белой рубахе, обшитой золотыми ленточками, она была похожа на огонек, на красный цветок папоротника, дразнящий взор, но не дающийся в руки. И так же, как раньше Явор искал ее взгляда, она была полна решимости заставить его снова смотреть на нее.
Явор не мог пройти мимо нее и остановился, хотя дал себе слово, что не будет разговаривать со строптивой девицей, — хватит делать из себя посмешище. «Да плюнь ты и забудь! — убеждал его побратим Ведислав, которому одному он и мог рассказать свою печаль. — Не одна звезда на небе, не одна и девка красная на белом свете! Вот ворочусь из похода, сам тебе в Киеве невесту найду, да не посадскую, а из боярышень! И с приданым найдем, и красивую найдем, не плоше той. Да и что красота — сердце было бы живое да горячее, там и счастье». Соглашаясь с побратимом, Явор старался гнать прочь мысли о Медвянке, уверял сам себя, что больше на нее и не взглянет… Но те несколько дней, что он ее не видел, показались ему целым месяцем, притом месяцем груденем — темным, хмурым и холодным.
Гордость дала бы Явору сил идти прочь, не глядя на Медвянку, но она, словно задавшись целью рушить все его замыслы, вдруг сама обратилась к нему.
— Да уж куда спокойнее, с таким-то воином! — воскликнула она, бросив на Явора блестящий, вызывающий взгляд. — Ты же, Яворе, воевода знатный — только печенеги тебя увидят, так со страху с коней попадают, только и останется их в вязанки вязать да с воза на торгу продавать!
— Да ладно тебе, не смейся! — нахмурясь, неохотно ответил Явор, досадуя на себя и избегая смотреть ей в глаза. — Сама знаешь, я в княжескую дружину просился, да тысяцкий меня не отпустил.
— Нельзя, нельзя тебе отсюда уходить! — воскликнула Медвянка в преувеличенном испуге. — Князь ушел — еще полбеды, а вот ежели прознают печенеги, что Явора-десятника в Белгороде нет, — вот тут и жди набега!
— Помолчи, беды накличешь! — прервал ее Явор. — В прошлое лето не видала ты печенегов близко, а то бы не смеялась.
И до размолвки Явор не позволил бы Медвянке смеяться над этим — слишком хорошо знал, каким трудом и какой кровью достается мир для русских городов. Он нарочно говорил с девушкой резко: надеялся, что она смутится, пусть даже рассердится, только бы отвела свои блестящие, смеющиеся глаза.
— А я и не над ними смеюсь! — быстро ответила Медвянка, игриво поводя глазами. Она была довольна, что вызвала-таки Явора на разговор, но лукавый русалочий дух толкал ее и теперь все делать ему наперекор. Раньше Явор искал ее взгляда — она отворачивалась. Теперь он отворачивался, а она заглядывала ему в глаза, наслаждаясь замешательством этого сильного, гордого и такого уважаемого, как оказалось, человека. Она уже убедилась, что не утратила власти над ним, и совсем повеселела. Пусть она и не так хороша, как Забава Путятична, но свое у нее не отнимется!
