Сергей Лукьяненко - Ночной Дозор
— Я понимаю. Все нормально.
Зарывшись в холодильник я обнаружил там кое-что из закуски.
Сыр, колбаса, соления…
Интересно, как соотнесется сорокалетний коньяк с малосольным огурцом? Наверное, они испытают взаимную неловкость. Как я с Ольгой.
Я достал сыр и колбасу.
— Лимонов нет, извини, — я понимал всю абсурдность приготовлений, но все же… — Зато коньяк приличный.
Сова молчала.
Из отведенного под бар ящика стола я извлек бутылку «Кутузова».
— Доводилось пробовать?
— Наш ответ «Наполеону»? — сова издала смешок. — Нет, не пробовала.
Абсурдность происходящего нарастала. Сполоснув два коньячных бокала я поставил их на стол. С сомнением посмотрел на комок белых перьев.
На кривой короткий клюв.
— Ты не сможешь пить из бокала. Может быть, принести блюдечко?
— Отвернись.
Я подчинился. За спиной послышался шорох крыльев.
Потом — легкое, неприятное шипение, напоминающее то ли разбуженную змею, то ли подтекающий из баллона газ.
— Ольга, извини, но… — я обернулся.
Совы больше не было.
Да, я ожидал чего-то подобного.
Надеялся, что ей позволено хоть иногда принимать человеческий облик. И мысленно нарисовал портрет Ольги, заточенной в птичье тело женщины, помнящей еще восстание декабристов. Почему-то представлялась княжна Лопухина, убегающая с бала.
Только постарше, посерьезнее, с мудростью в глазах, чуть осунувшаяся…
А на табуретке сидела молодая, внешне совсем молодая женщина.
Лет двадцати пяти. Коротко, по-мужски стриженная, щеки грязные, словно из пожара выбралась. Красивая, и черты лица аристократически тонкие.
Но эта гарь… грубая уродливая стрижка…
Одежда шокировала окончательно.
Грязные армейские штаны, образчика сороковых годов, расстегнутый ватник, под ним — серая от грязи гимнастерка. Ноги босые.
— Красивая? — спросила женщина.
— Все-таки, да, — ответил я. — Свет и тьма… почему ты так выглядишь?
— Последний раз я принимала человеческий облик пятьдесят пять лет назад.
Я кивнул:
— Понимаю. Тебя использовали во время войны?
— Меня используют во время всех войн, — Ольга мило улыбнулась. — Во время серьезных войн. В иное время мне запрещено принимать человеческий облик.
— Сейчас войны нет.
— Значит, будет.
На этот раз она не улыбалась. Я сдержал проклятие, лишь сделал знак отрицания беды.
— Хочешь принять душ?
— С удовольствием.
— Женской одежды у меня нет… джинсы и рубашка устроят?
Она кивнула.
Поднялась — неловко, смешно поведя руками, — с удивлением посмотрела на свои босые ноги. И пошла в ванную — как будто не в первый раз принимала у меня душ.
Я кинулся в спальню. Вряд ли у нее много времени.
Джинсы — старые, зато на размер поменьше, чем ношу сейчас. Все равно велики будут… Рубашка? Нет, лучше тонкий свитер. Белье… н-да. Три раза н-да.
— Антон!
Я сгреб одежду в кучу, подцепил чистое полотенце и бросился обратно. Дверь в ванную была открыта.
— Что у тебя за краны?
— Импортные, шаровые… сейчас.
Я вошел. Ольга стояла в ванне, спиной ко мне, обнаженная, задумчиво поворачивала рычаг крана налево и направо.
— Вверх, — сказал я. — Поднимаешь вверх, это напор. Влево — холодная вода, вправо — горячая.
— Ясно. Спасибо.
Она совершенно меня не стеснялась. Понятное дело, учитывая ее возраст и ранг… пусть даже бывший ранг.
А вот я смутился. И от этого стал циничен.
— Вот тряпки. Может быть, что-то подберешь. Если это нужно, конечно.
— Спасибо, Антон… — Ольга посмотрела на меня. — Не обращай внимания. Я сотню лет провела в птичьем теле. Большую часть времени в спячке. Но все равно, мне хватило.
Глаза у нее были глубокие, затягивающие. Опасные глаза.
— Я больше не воспринимаю себя ни человеком, ни Иной, ни женщиной. Совой, впрочем, тоже. Так… злая, старая, бесполая дура, иногда способная говорить.
Из душа ударила вода. Ольга медленно подняла руки, с наслаждением повернулась под тугими струями.
— Смыть копоть для меня куда важнее… чем смущать симпатичного юношу.
Проглотив юношу без всяких пререканий, я вышел из ванной.
Покачал головой, взял коньяк, раскупорил бутылку.
По крайней мере ясно одно — она не оборотень. Оборотень не сохранил бы одежду на теле. Ольга — маг. Маг, женщина, возраст около двухсот лет, сотню лет назад была наказана лишением тела, надежда на реабилитацию остается, специалист по силовым взаимодействиям, последний раз привлекалась к работе пятьдесят пять лет назад…
Достаточно данных, чтобы поискать в компьютерной базе.
К полным файлам у меня доступа нет, не тот уровень.
Но, к счастью, высшее начальство и не подозревает, сколько информации может дать косвенный поиск.
Конечно, если я и впрямь хочу выяснить личность Ольги.
Разлив по бокалам коньяк я стал ждать. Ольга вышла из ванны минут через пять, на ходу вытирая волосы полотенцем. Она надела мои джинсы и свитер. Нельзя сказать, что полностью преобразилась… и все же стала симпатичнее на порядок.
— Спасибо, Антон. Ты не представляешь, какое это удовольствие…
— Догадываюсь.
— Догадываться мало. Запах, Антон… запах гари. Я почти привыкла к нему за полвека, — Ольга неловко села на табуретку.
Вздохнула:
— Это плохо, но я рада нынешнему кризису. Пусть даже меня не помилуют, но зато возможность вымыться…
— Ты можешь оставаться в этом облике, Ольга. Я схожу и куплю нормальную одежду.
— Не стоит. У меня лишь полчаса в день.
Скомкав полотенце Ольга бросила его на подоконник. Вздохнула:
— Следующей возможности вымыться я могу и не дождаться. Так же как возможности выпить коньяка… Твое здоровье, Антон.
— Твое здоровье.
Коньяк был хорош. Я пригубил его с удовольствием, несмотря на полный сумбур в голове. А Ольга выпила залпом, поморщилась, но вежливо сообщила:
— Неплохой.
— Почему шеф не разрешает тебе принимать нормальный облик? Хотя бы на полчаса в день?
— Это не в его власти.
Ясно. Значит, наказало ее не региональное бюро, а высшие чины.
— Я желаю тебе удачи, Ольга. Что бы ты ни совершила… уверен, что твоя вина давно искуплена.
Женщина пожала плечами.
— Хотела бы верить. Я понимаю, что легко вызываю сочувствие, но наказание справедливо. Впрочем… давай серьезно.
— Давай.
Ольга потянулась ко мне через стол. Сказала таинственным шепотом:
— Скажу честно — мне надоело. У меня крепкие нервы, но так жить нельзя. Мой шанс — выполнить миссию такой важности, что у руководства не будет выхода, кроме как помиловать меня.
