Мария Семенова - Тайный воин
Сквара удивился, спросил:
– Чем хорошо-то?
Лыкасик не нашёлся с ответом.
Лихарь, шедший впереди, обернулся:
– Тут мамки нет, утешать не прибежит. А к нам реветь без толку.
Старший котляр засмеялся. Весёлый он, похоже, был человек. У него и прозвание отдавало шальным удальством: Ветер. Такого сильного и ловкого воина не всякий день встретишь. Если бы он как-нибудь по-другому показал свою ловкость с ножом, Скваре он, может, даже понравился бы.
Когда пришли в становище, у мальчишек отобрали пояса, пустили в шатёр к остальным ложкам. Там не было ни костра, ни жаровни. Толстые суровые стенки прикрывали только от летящего снега. Навстречу новеньким обернулось десятка два лиц. Ребята были разного возраста, и ровесники Скваре с Лыкашом, и помладше. Вплоть до таких, что наверняка не помнили солнца.
Ещё не обвыкшись в потёмках шатра, Сквара почти сразу споткнулся о кого-то из малышей. Нагнулся повиниться – нашарил полураздетого мальчонку, скрючившегося на полу. Под руками Сквары малыш съёжился ещё больше.
– Не… бей… – просипел он и всхлипнул. – Ничего… больше нету…
И надсадно закашлялся. Кто-то слупил с него не только меховой кожушок, но и верхнюю рубашку.
Сквара поднял мальчонку. Для начала натянул на него свой собственный кожух, просторный, нагретый у тела. Надвинул на растрёпанную голову куколь. Ему самому было пока не холодно после скорой ходьбы. Потом он стал оглядываться, приучая к полумраку глаза.
Обидчика он распознал без труда. Крепкий светловолосый парнишка насмешливо улыбался, сидя не просто на толстом охвостье своего кожуха, а на чём-то более мягком. Сквара выпустил мальца – тот беспомощно завалился и опять свернулся в клубок, – поднялся и, перешагивая чьи-то ноги, пошёл в середину шатра.
– Отдал бы, – сказал он светловолосому.
Тот немедленно распознал окающую помолвку.
– Да никак дикомыт!.. Что, и вас до котла допустили?
– Не, – сказал Сквара. – Меня сильно взяли… Ты отдай кожушок-то. Не срамничай.
Улыбка паренька стала глумливой.
– Нас тут пристыживать некому. Без выкупа не отдам!
– Хорошо, – кивнул Сквара. – Я тебе на кугиклах сыграю, добро?
– Добро.
И светловолосый ёрзнул, пересаживаясь удобнее.
Сквара вынул из нагрудного кармашка кугиклы, заиграл. Конечно, не братскую колыбельную, к которой Кербога придумал такие грустные и неправильные слова. Просто песенку, подслушанную на купилище в Торожихе. Потом другую и третью.
Ребятня сдвинулась теснее. Новые ложки могли хорохориться сколько угодно, а только расставание с домом ни одному из них легко не далось.
– Добро? – спросил Сквара, глядя на светловолосого.
Тот, чувствуя себя всесильным хозяином, лишь заулыбался шире прежнего:
– А теперь покажи, как у вас на Коновом Вене пляшут.
Сквара подумал. Снова кивнул. Взмахнул руками, присел… Но вместо плясового коленца схватил обидчика за ногу, опрокинул назад. Парнишка от неожиданности свалился и несколько мгновений барахтался на полу. Сквара поднялся, держа в руках кожушок.
– Рубашка где? – спросил он негромко.
Светловолосый вскочил, что-то бормоча наполовину грозно, наполовину плаксиво. Бросился на дикомыта. Сквара отшагнул, молча приласкал обидчика, как научил когда-то отец. Локтем под подбородок, возвратным движением кулака – в нос.
В углу кто-то завозился, стаскивая с себя лишнее. Скваре из рук в руки передали вязаную рубашку.
Он вернулся ко входу, одел малыша, сел и устроил его перед собой, чтобы надёжнее обогреть.
Светловолосый ощупывал нос, бранился – невнятно, но угрожающе.
– Зря воевать лезешь, – сказал Скваре мальчик из старших. – Пестунчик твой всяко не жилец. Лихарь баял, если до утра и додышит, всё равно у дороги бросим.
– Не тащить же, – подал голос другой.
Сквара сдвинул брови:
– А в сани? А в зеленец отдать?..
Мальчишка в ответ пробурчал:
– Про то не нас спрашивай, а Лихаря с Ветром… Меня, если что, Дроздом кличут.
– Тут всяк сам за себя, кто крепкий, дойдёт, – добавили из потёмок.
Сквара нахмурился круче.
– Вот помрёт, – сказал он, – тогда рухлядь и заберёте. А до тех пор тронет кто, зашибу.
Больше его не цепляли. Прежде неоспоримым вожаком был светлоголовый Хотён. Теперь Хотён держал в горсти расквашенный нос, но дикомыт на его место, кажется, не посягал… Вот забота, кого держаться, как быть?
Между тем хворый парнишка немного отогрелся, даже стал шевелиться.
– Ты чьих будешь? – шёпотом, чтобы не напугать, спросил его Сквара.
– По… Под… Оз… зно…
– А мы… к Воробьям в гости зашли, – в свой черёд сказал Сквара. – У тебя лапки, что отец мой сработал.
Ознобиша запрокинул голову, думая увидеть лицо, но глаза никак не хотели открываться.
– Ты… ты… Све…
– Не. Старший я. Скварой люди зовут.
– Теперь иначе звать станут, – проворчал из темноты Дрозд.
Сквара передёрнул плечами:
– Ну и ладно. Хоть горшком, только чтобы в угли не ставили.
Кто-то неуверенно засмеялся.
На закате дали поесть.
Ни к какому общему котлу новые ложки приглашения не удостоились. Не заслужили пока. В шатёр просто сунули корзину с лепёшками из болотника. Они оставляли горьковатый привкус во рту, но были по крайней мере жирны. Корзину поставили прямо там, где сидел Сквара. Кажется, лепёшки в самый первый раз оказались поделены справедливо.
Ознобиша есть сперва отказался. Пришлось уговаривать, заставлять. Это у печки на пустое брюхо можно болеть. На холоде не получится.
Вяло дожевав, Ознобиша спросил:
– Ты моих… видел? Отика, маму?..
Кривить душой не хотелось, но и добивать мальца чудовищной вестью было нельзя.
– Не, – сказал Сквара.
Настала ночь. Иные спали, но некрепко. То один, то другой вставал разогнать онемение, попрыгать с ноги на ногу, похлопать руками. Малышня постепенно переползала поближе к Скваре и Ознобише.
– А ты «Лебедь плакала» умеешь? – спросил неуверенный голосок.
– Умею.
– А «Журавлики вернулись»?
– Напоёшь, спробую, – пообещал Сквара.
– А и напою… Слушай вот!
Кугиклы тихонько ворковали впотьмах, вплетали свой голос в свист ветра, в глухое гудение леса. Никто не шугал Сквару, не просил замолчать. Тем, кто спал, наверное, снился дом.
– Уйдём, может? – спросила Арела. – Мне-то воля, а тебя во дворе увидят… Не прибили бы.
Светел отвечал равнодушно:
– Совсем убить постыдобятся, а синяков не бояться стать.
Он почти неотрывно смотрел на шатёр, где то смолкали, то снова подавали голос кугиклы. Он даже не чувствовал ни холода, ни сонливости, словно братейко-огонь в самом деле грел его, незримо дотягиваясь из поварни. Может, так оно вправду и было. Светел уже трижды менял лёжку: снег таял. Ему было не до того, чтобы думать об этом. Он, наверное, сумел бы обмануть дозорных, даже в шатёр влезть. Но вот потом… «Вернись», – попросил атя. «Мне без тебя только голову останется сложить», – гласило несказанное. Поэтому Светел просто лежал, хоронясь в заснеженных ёлочках, и смотрел.
Перед рассветом лагерь зашевелился. В шатёр вошли котляры, послышался плач. Похоже, иные из младших только пригрелись, сбившись рядком.
Светел вдруг как-то очень по-взрослому понял, что никогда больше не сможет равнодушно слушать ни такой плач, ни песню кугиклов.
Шатёр стали сворачивать. Отвязали растяжки, свернули полотнища, вместе со срединным шестом унесли в сани. В плотных сумерках на снегу возились, затягивали путца снегоступов десятка два человечков.
Светел приподнялся на локтях.
Где же Сквара?
Человечки сдвинулись с места, побрели вслед саням, один за другим растворяясь в струях позёмки.
Тогда Светел различил брата.
Долговязый мальчишка шёл, наклонившись вперёд. Нёс на закорках кого-то меньше и слабее себя, кругом теснилась мелюзга. Скварко…
Светел сам позже понять не мог, как это он сумел удержаться, не выскочил из сугроба, не бросился к брату. Но – сумел. Поезд котляров скрылся в метели, а Светел с Арелой выползли из ёлок и пошли обратно в Житую Росточь.
– Он сбежит, – сказал Светел. – Вот отойдут подальше, чтобы не погнались, и сбежит.
Арела вздохнула:
– Не сбежит.
– А вот сбежит! – вспыхнул Светел. – Сквару не знаешь!
Арела снова вздохнула:
– А ты котляров не знаешь. Они всё равно погонятся. И поймают. Они всегда ловят отступников. И предают страшной казни, чтобы другим было неповадно. Рассказать, что с ними делают?
Светел гордо отмолвил:
