Мария Семенова - Викинги (сборник)
Возле устья фиорда были разбросаны плоские каменные острова, на которых не росло ничего, кроме мха. Иные острова совсем скрывались в прилив. Люди помнили, как на одном из них – Хельги мог бы указать, на котором, – грозный Харальд конунг казнил двоих своих врагов, привязав их к камню во время низкой воды. Видевшие говорили, те двое храбрецов пели боевые песни и подбадривали друг друга, пока не захлебнулись. Хельги бывал на островке, видел камень и мог представить себе, как всё получилось.
Лодка побежала проливом, и волны сразу сделались тише. Вот теперь буря могла лютовать сколько угодно; вошёл в шхеры, считай, что ты уже дома.
Солнце померкло, заслонённое тучей. Хельги увидел, как длинное облако, похожее на боевой корабль, скрыло Сына, ударилось в плечо Отца и поползло, извиваясь по кручам… Ледяная вершина ещё какое-то время парила над серым клубящимся туманом. Потом заволокло и её.
А над устьем фиорда с южной стороны нависал чудовищный отвесный утёс, рыжевато-серый, словно тронутое ржавчиной железо. Люди издавна называли его Железной Скалой, и далеко по побережью тянулась недобрая слава об этих местах. Неспроста, наверное, даже вездесущие чайки не строили здесь своих гнезд. Там, наверху, вправду цвели отменные ягодники и рыскала непуганая дичь, но стоило громко крикнуть или протрубить в рог, и можно было дождаться обвала. А у подножия скалы зимний лёд получался гнилым и непрочным, горе, если кто пустится мимо на лыжах. И всё это было кознями троллей, тех, что селятся в мёртвой толще камней.
Железный Лес – вот как зовётся самое гнездо ведьм, расположенное на севере, неведомо где; люди полагали, именно оттуда тролли притащили этот ржавый утёс, утвердили возле моря себе на забаву…
Теперь под ним полосой лежало затишье. Первые капли дождя с шуршанием падали в воду. Чистившим рыбу пришлось вытереть руки и снова взяться за вёсла: впереди, за поворотом фиорда, был уже дом.
Хельги направил лодку к северному берегу, туда, где на отлогом склоне виднелся огороженный двор, и почти сразу же увидел у воды мать.
После отца у неё больше не было мужа, не было и других детей, один только Хельги. Оттого-то в свои тридцать две зимы она была ещё совсем молода, стройна и красива. Сватались к ней разные женихи, но мать всех прогоняла. Разве мог кто-нибудь из тех, кто звал её к себе жить, сравниться с отцом!..
Мать стояла у самой воды, сцепив на груди пальцы, и набегавшие волны трогали её кожаные башмачки. Хельги поднялся на корме, улыбнулся и помахал ей рукой. Мать боялась моря, и, правду молвить, ей было отчего беспокоиться. Все помнили, как прошлым летом после такой же бури волны выбросили изуродованные обломки корабля и два мёртвых тела, державшихся синими пальцами за мокрые доски… Хельги прислушался к глухому, зловещему рёву, доносившемуся из-за скал. Да, ещё немного, и пришлось бы кидать за борт улов.
Лодка заскребла килем по дну. Молодые ребята выскочили в воду, подтаскивая судёнышко к берегу. Рабы, пришедшие со двора, стали перекладывать добычу в плетёные корзины. Будет вечером овсяная каша, сдобренная жирной тресковой печёнкой, добрая еда, от которой прибывает сил и здоровья!
И все разумные матери сидели себе дома, зная, что сыновья сумеют обмануть бурю и вовремя вернуться домой. Только Хельги обнимал заплаканную женщину, выглядевшую ему сестрой, и гладил её русую голову рукой в налипших чешуях.
– Ладно, будет тебе, – говорил он матери на её языке, зная, что её это утешит. – Полно плакать-то, я же не потонул.
– Дитятко, – шептала мать, уткнувшись лицом в его загорелую шею. – Дитятко маленькое… Мстиславушка…
Это было второе имя, доставшееся Хельги при рождении. Так бывает всегда, если мать и отец принадлежат к разным народам.
– Пойдём домой, – сказал Хельги. – Вымокнешь вся.
Когда-то давно, в детстве, квохтание матери сердило и обижало его, да и сверстники во дворе дразнили беспощадно. Но потом однажды он повзрослел и понял, что был для неё единственным родным существом в огромной, чужой и не очень-то приветливой стране. С тех пор он слушал её воркотню, как достойно мужчине, снисходительному к слабости женщин. А кто пытался ему что-то сказать или, хуже того, язвительно посмеяться… что говорить, тот был воистину смел.
Двое старых рабов закатали штаны и принялись отмывать лодку от рыбьей крови, слизи и чешуи…
2. Никогда не слушай советов матери
Отец Хельги купил его мать на рабском торгу в далекой стране Гардари́ки. Отец уехал туда из Норэгр вместе с братьями, потому что Харальд конунг тогда сражался за власть и сладить с ним впрямь было непросто. Мать говорила, отец выбрал её только за сходство с некоей женщиной, которую он любил. Хельги полагал, что это была неправда. А если правда, то не более чем наполовину. Отец скоро забыл и думать про злую красавицу, другое дело, норны не насудили им с матерью долгой любви. Мать прожила у него всего лишь девять дней и ночей, а потом он пал в битве от копья, которое пробило ему спину и вышло из груди, и Хельги знал, что мать хотела поехать на его погребальном корабле. Старший брат отца не позволил ей этого и взамен дал свободу. Ей и сыну, который мог со временем появиться.
Теперь братья отца и все их люди снова жили у себя на севере, в Халогаланде, ибо конунг позволил им вернуться в страну. Только Хельги поселился здесь, в Раумсдале, у дальней родни, и с ним мать. Таково было условие мира. И так должно было продолжаться, пока ему, Хельги, не минует пятнадцать зим.
Он долго ждал этого срока, и чем дальше, тем нетерпеливее. Но вот наконец настало нынешнее лето, совсем особенное в его судьбе. Скоро придут с севера два знакомых боевых корабля, и братья отца по обычаю введут его, сына вольноотпущенницы, в свой род.
Хельги нравилось вытаскивать из сундука секиру отца и примеривать к ней руку. В прежних своих битвах эта секира не причиняла ран. Если уж она поражала, то насмерть. Один только раз вышло иначе, но тогда отец просто пощадил врага и ударил его обухом, а не остриём. Людям кажется, пощадить врага порой бывает труднее, чем зарубить. Так поступают мужественные воины. Хельги знал, что должен это запомнить.
А ещё в сундуке хранилась куртка мохнатого волчьего меха, которую отец носил много зим, называя счастливой. Хельги нечасто извлекал её на свет, опасаясь, как бы она по ветхости не развалилась. Мать однажды застала его в ней и сказала, что он сделался очень похож на отца. Наверное, ей просто хотелось порадовать сына, но у него сердце забилось чаще обычного, и он принялся думать, что когда-нибудь эта куртка окажется ему как раз впору… а может, даже чуть-чуть узковата в плечах…
У Эйрика Эйрикссона, хозяина двора, не было своих сыновей: только дочки, давно вышедшие замуж. Вот он и радовался Хельги точно родному. Через несколько дней, когда шторм поутих и в небе проглянуло солнце, он подозвал Хельги и сказал:
– Съезди-ка ты пригласи сюда Кетиля Аусгримссона. Ведь скоро твой праздник.
Кетиль Аусгримссон, зять старика, жил совсем недалеко, в соседнем фиорде. Хельги бывал у него и хорошо знал дорогу.
Прошлым летом к Эйрику приезжали корабельные мастера; они строили для него кнарр, морскую торговую лодью. Любопытный Хельги тогда подружился с мастерами и под их приглядом сам вытесал себе лодочку, быструю, прочную, хорошо слушавшуюся руля. Он часто ходил на ней по фиорду и на острова. И теперь он по привычке направился было в корабельный сарай, но мать остановила его:
– Не надо на лодке, Мстиславушка… Поезжай, дитятко, лучше верхом.
Хельги нахмурился.
– Морем ближе, только Железную Скалу и обогнуть. А на лошади, это же два дня добираться.
Мать не стала с ним спорить, но лицо у неё сделалось такое несчастное, что Хельги понял – придется в очередной раз уступить. Ладно, совсем скоро они поедут на север, в Халогаланд, и он будет ходить в походы вместе со старшим братом и дядей. Тогда-то ей останется только бояться за него и глядеть в море с высокой горы, ожидая возвращения корабля!
Всё ещё ворча про себя, он вывел из конюшни буланую кобылку, на которой обычно ездил, и положил ей на спину мягкое кожаное седло. Мать подошла к нему, держа в руках вязаную шерстяную рубашку. Правду сказать, рубашка была старая и вся изорванная, потому что Хельги ходил в ней охотиться; но толстая мягкая шерсть хорошо сохраняла тепло, и мать раз за разом латала её: не простыло бы дитя неразумное на высоких вершинах, где искрится лёд и лежат холодные снежники…
– Я не хочу ехать в этой рубашке, – сказал Хельги сердито. – Я в ней похож на слугу. Дай мне лучше ту крашеную, с вышитыми рукавами!
Мать ответила, улыбнувшись:
– Крашеную я положила тебе в сумку, чтобы не помялась в дороге. Ты наденешь её, когда будешь подъезжать ко двору. Тогда Вáльбьёрг увидит тебя в ней и подумает, что к ним приехал сын воина, а не какой-нибудь работник.
