Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается
Домашние отпустили Ахима без лишних расспросов. Он всегда отличался независимостью мышления и поступков, да и успел к этой поре сделать немало, чтобы торп жил и процветал стараниями повзрослевшего и расплодившегося на радость жене потомства. Она-то и оставалась там теперь за старшую, чем была горда и польщена, поскольку муж в силу большой разницы в возрасте всегда обращался с ней как с несмышленой девочкой. Отныне у нее была своя жизнь, свои заботы, а он мог позволить себе заняться делами поважнее, чем понукать детей да потакать внукам.
Оказавшись в итоге там, куда стремился, он скоро понял, что должен был стремиться сюда еще сильнее. Одна жена Томлина чего стоила! Ахим сразу же узнал ее: именно так издревле было принято изображать олицетворение на земле омерзительной повелительницы насильственной смерти Квалу — в виде пучеглазой совы с кривым коротким клювом и такими же лапками. Звали ее не менее противным именем Йедда, говорившим Ахиму о том, что ее родители, когда думали, как назвать дочку, решили выделить ее из общей массы и подчеркнуть принадлежность к чему-то инородному, отличному от вабонов. Увидев ее впервые, он стал судорожно присматриваться, будучи уверенным в том, что заметит позади нее уже хорошо знакомую ему тень ящерицы на задних лапах. Ничего подобного он ни в тот раз, ни впоследствии не заметил. Это поначалу показалось Ахиму странным. Навыков он не утерял, так что никакие темные сущности этой выразительно-гадкой женщиной явно не управляли.
То же самое касалось самого Томлина, который внешне производил гораздо более приятное впечатление. Правда, он был узкоплечим и сутулым, что при довольно высоком росте делало его похожим на другую птицу — аиста, а длинный нос с горбинкой только усиливал сходство, однако по сравнению с женой он мог бы прослыть писаным красавцем. Всегда надменный взгляд из-под густых бровей Ахим счел наигранным. Умея заглядывать в суть людей, он видел, что Томлин совершенно не уверен в себе, многого боится, а больше всех — свою драгоценную половину, которая тоже прекрасно это знала и вертела им как хотела.
Их единственный отпрыск по прозвищу Павлин, которое он получил от ровесников за постоянную манеру пыжиться, напускать на себя важный вид и пытаться выглядеть взрослым, то есть гораздо старше своих шестнадцати зим, больше всего на свете не любил, похоже, закрывать рот, отчего Ахим поначалу вообще счел его не совсем нормальным. Отчасти, вероятно, так оно и было, хотя говорить парень умел довольно сносно, а при виде любой миловидной женщины, не говоря уж о юных девушках, которые пытались обходить его стороной, превращался в птицу-соловья, правда, с дурным запахом из распахнутого клюва. Сколько Ахим ни присматривался, ничего оформленного за Павлином не волочилось, так, разве что смутные полутени, которые вполне могли быть обычным обманом зрения, что с Ахимом тоже иногда случалось.
Зато кто буквально поразил его при первой же встрече, так это неопределенного возраста помощник Томлина, которого звали почему-то женским именем Сима и который сам по себе был воплощением ящерицы: с бесцветными, навыкате глазами, не такими, разумеется, как у Йедды, но заметно выпуклыми, а главное, с огромными черными зрачками, иногда, казалось, закрывающими собой все пространство часто слезящихся белков. Следом за ним двигалась чудовищных размеров тень, которая запросто могла бы довольствоваться не одним таким тщедушным во всех отношениях заморышем, а управлять сразу дюжиной ему подобных. Но он был у нее один, и тень это вполне устраивало, из чего Ахим сделал вывод, что человек этот заслуживает более чем пристального внимания. Если его хватает на каждодневный прокорм подобной сущности, каким же темным должно быть его нутро!
Главное строение в поместье Томлина было сложено из камня вперемежку с бревнами и всей своей конструкцией походило на небольшую башню. Позади нее текли спокойные воды обводного канала, а в некотором отдалении лежал не слишком-то оживленный мост. Сюда вообще мало кто заходил. Тем более случайно. Из своей сторожки, укрытой среди деревьев начинавшегося тут же леска, который никто не отваживался называть Пограничьем, хотя, если проследовать по нему вглубь, можно было легко убедиться, что он составляет с Пограничьем одно целое, так вот, из своей сторожки Ахим хорошо видел и все, что делается на канале, и мост, и башню с прилегающими к ней другими избами и теремами. Отсюда он мог частенько наблюдать всегда неожиданные появления спешащего куда-нибудь или откуда-нибудь Симы, а иногда, под видом оплаченной заботы, успевал выйти ему навстречу и невзначай обменяться несколькими ничего не значащими словами. Собеседником Сима был никудышным, старого сторожа замечал разве что краем черного глаза, однако Ахим не тушевался и не опасался произвести впечатление слишком настырного собеседника. Ему было важно оказаться поблизости от Симы и постараться прочувствовать этого человека или то, что от человека в нем осталось. Как он и предполагал, почти ничего. Сима был раздираем противоречивыми идеями и желаниями, кого-то жалел, кого-то хотел убить, был страшно испуган неведомо чем и при этом воплощал собой полнейшую наглость и бессовестность. После нескольких встреч с ним и двух-трех ответов, полученных на невинные вопросы, Ахим уже не мог отделаться от ощущения, что Сима — один из тех, кто подлежит скорейшему уничтожению во имя Великого Объединения. Случившийся накануне скандал с его исчезновением обнадеживал, однако Ахим не верил в то, что задача разрешится так просто и сама собой. Сима рано или поздно обязательно вернется к своему благодетелю, и тогда кому-то придется брать на себя ответственность и устранять его по-настоящему. Предварительно Ахим имел несколько разговоров у костра со своими собратьями по Нави, однако ни Гел, ни Человрат ничего по поводу Симы сказать не могли. Зато однажды к ним подсел невесть откуда взявшийся Ривалин и стал напевать свои странные, не слишком складные песенки, одна из которых рассказывала о мальчике, что…
…Женского имя достоин.
Встал бы с колен, оказался бы воин.
Но прозябает он в доме богатом.
Сын от отца, ни на ком не женатом.
Думает он, что отца погубил.
Свиткам он брат и заложник чернил…
Стих этот звучал поначалу по меньшей мере невнятно, однако Ахим почему-то его запомнил, а наутро, когда проснулся, начал узнавать через свои доверенные источники в замке и других местах, какой смысл могли скрывать совершенно на первый взгляд разрозненные слова. Постепенно из получаемых сведений у него в голове стала складываться более чем занимательная картина.
