Фабрис Колен - По вашему желанию. Возмездие
— Короче говоря, — крикнул кто-то, перекрывая гул толпы, — вы предлагаете устроить государственный переворот.
Адамант замахал руками, чтобы его услышали.
— Нет, нет, но ведь время не ждет.
— Давайте объявим Императором принца Ориона-! — воскликнул кто-то. — Он все-таки наследник.
— Принц Орион еще ребенок, — ответил сенатор. — Мы не можем…
— А вы-то сами, Адамант, — какая вам выгода от всего этого? Или вы думаете…
— Он прав! Тысячу раз прав!
— Вы сошли с ума?
— Я немедленно требую, чтобы вы…
— Тишина! — крикнул председатель собрания. — Я требую тишины!
Но никто уже не слушал его. Предложение сенатора Адаманта вызвало в рядах сенаторов настоящее смятение. Люди делились на группки и, толкаясь, спускались по ступенькам. Кто-то уже дрался. Приверженцы Полония колотили сторонников Раджака. Некоторые скандировали имя принца. Председатель продолжал кричать, но услышать его было невозможно.
Не обращая внимания на сумятицу, генерал Раджак Хассн в свою очередь подошел к трибуне и сжал в руке палицу, висевшую у него на поясе. Он начал раскручивать ее над головой. Те, кто увидел это, замолчали и перестали препираться с товарищами. Потом умолкли их соседи, и через мгновение над ареной повеяло холодом. Раджак Хассн спустился с помоста, подошел к одному из сенаторов и с силой пихнул того назад. Ошалевшего сенатора подхватили его друзья. Наступила мертвая тишина. Генерал обернулся к Адаманту и издал несколько сдавленных звуков. Тишина была полнейшей. Сенатор снова взял слово.
— Раджак Хассн просит вас объединиться и не тратить силы на бессмысленные стычки. Генерал не говорит, что он лучшая кандидатура на императорский престол. Он говорит только, что время не ждет и что Полоний ведет город к гибели, поэтому мы должны разыскать его сегодня же вечером. Он говорит, что мы должны убедить его отречься от престола и провозгласить нового Императора. Мы — сенат, решение в наших руках.
Раджак Хассн медленно вернул палицу к себе на пояс.
— Сегодня же? Разыскать его? — повторил кто-то.
— Но каким образом? Мы не можем свергнуть Единственного…
— Да, но послушайте…
— Бессмыслица.
— Переговоры. Это не в наших традициях, — подхватил какой-то старец.
— Отдавать наших дочерей кровожадным варварам, — ответил Адамант, — тоже не в наших традициях.
Старик с досадой умолк.
Раджак Хассн сделал знак своему помощнику и двинулся к выходу. Люди поворачивались, чтобы посмотреть, как он уходит. По лицам сенаторов Адамант понял, что его поддерживают не все. Кое-кто явно хотел бы следовать за ними, но их было слишком мало. Над собранием все еще тяготели традиции. «Очень скоро, — удовлетворенно подумал он, — все это разлетится на куски».
* * *Призрак.
«Что такое призрак?» — спрашивал себя Лайшам.
Обыкновенное воспоминание, которое смешивается с настоящим и оттого кажется тебе реальным.
Он видел ее силуэт, явственно видел, как его призрак пересекает площадь и смотрит на него. Руки у видения были отрублены. На щеках запеклась кровь.
Пораженный в самое сердце, воин долго, не слезая с лошади, провожал его взглядом. Все слишком реалистично. Как больно возвращаться на двадцать пять лет назад! Прошедшая, далекая жизнь, которая была у раньше. Теперь он вспомнил, как ему недоставало, вспомнил о чудовищной пустоте, с тех пор оставшейся в сердце. Память — это чудовище, которое только и хочет съесть тебя живьем. Он увидел ее полные грусти большие глаза и больше ни о чем не думал.
Салим, конечно, даже не обернулся. Но Окоон замедлил ход и встретился в Лайшамом взглядом. Некоторое время воины молча скакали рядом. Найан вытер лицо рукавом и стал смотреть перед собой.
После этого они вернулись во дворец.
Золоченые шпили дворцовых башен возвышались над крышами города. Дождь кончился, и на куполах обители Императора играли лучи робкого солнца, осыпавшие лужи топазами. Когда они оказались на улице Трех Копий, на которой отдельные торговцы уже вновь начинали осторожно раскладывать товары, к ним подъехала небольшая группа всадников. Среди них был Наэвен, вождь ишвенов, очень взволнованный на вид.
— Мы повсюду вас искали, — сказал он, натягивая поводья.
— Что случилось? — спросил Лайшам.
— Амон, — ответил тот, поворачиваясь к дворцу.
— И что? Говори!
— Мы точно не знаем, что произошло. Думаю, он ранил одного из их генералов. Потом он скрылся. Император отправил своих людей в погоню за ним.
Не теряя ни секунды, Лайшам направил коня к дворцу.
Остальные последовали за ним.
На Большой Эспланаде он спешился и взлетел вверх по лестнице. Путь ему преградила стража. Вождь варваров вздохнул.
— Где Император? — спросил он, не поднимая забрала.
Стражники переглянулись.
Из Зала Побед вышел маленький сухонький человек, одетый в белую тогу, с кинжалом на поясе, который раздвинул солдат и схватил Лайшама за руку.
— Ваш друг совершил ужасную ошибку, — сказал он просто.
Это был сенатор Эпидон — согбенный, но все такой же подвижный.
— Что произошло?
— По мнению всех свидетелей, а они весьма многочисленны, ваш друг сошел с ума, — прошептал старик, оглядываясь. — И отрубил руки генералу Леониду.
— Что он сделал?
— Варвар, — коротко отозвался тот. — Мы отправили за ним несколько патрулей. О, его разыщут, не волнуйтесь. Но это сильно осложняет наши дальнейшие отношения.
Лайшам вошел в зал. Друзья шли за воином по пятам.
— Где Полоний?
— Его величество удалился в свои апартаменты, — сообщил пожилой сенатор. — В данный момент он не желает никого видеть.
— Я иду к нему, — сказал варвар, широкими шагами двигаясь вперед.
Эпидон засеменил следом.
— Боюсь, в настоящий момент это не самая лучшая идея, — стал объяснять он, помогая себе жестами. — Вы бы лучше побеспокоились насчет вашего лейтенанта. Ему придется ответить за свои поступки по всей строгости за…
Лайшам резко развернулся и положил ему руку на плечо.
— Моли своего бога, чтобы с ним ничего не случилось, — сказал он.
Оставшись один, сенатор нервно рассмеялся.
* * *Амону Темному вскоре предстояло умереть, он это знал.
Гоун стоял, прислонившись к стене, а напротив него стояла дюжина вооруженных людей, и образованные ими тиски все сжимались и сжимались. Убегая, он думал лишь об одном: освободить дочь.
Отец боготворил свое дитя.
Кроме ребенка, у него ничего не осталось.
Но мысль о том, что азенаты могут использовать ее, чтобы заставить его подчиниться их воле, была невыносима. Амона охватила непреодолимая ненависть к захватчикам. Все, что они говорили, было чудовищной ложью. И от их угроз он тоже устал.