Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается
Свиток содержал наставления о том, как замечать, выслеживать, обезоруживать и при необходимости уничтожать темные сущности. Там было многое из того, о чем ушедший учитель никогда не рассказывал. За рисунками Ахиму открывалось понимание великой опасности, которой подвергается человек, обретший этот дар. Не все тени слепы. Некоторые замечают, что их видят, и стараются отомстить. Поэтому в свитке Ахим нашел несколько красноречивых изображений людей, оказавшихся во власти темных сил. Многое можно было узнать о них по внешнему виду, по лицам и фигурам, не подвергая себя опасности, то есть не доводя себя до такого состояния, чтобы видеть присосавшиеся к ним тени жутких ящериц. Особенно зримо эти следы зла проступали у людей к старости.
Многократно изучив наставления и запомнив наизусть все рисунки, Ахим все-таки предал свиток спасительному огню и облегченно вздохнул. К нему вернулось прежнее спокойствие. Он снова стал ложиться спать со всеми, утром ждал нежного поцелуя, чтобы проснуться, и проводил дни в обычных трудах, ухаживая за беспечными кроликами и показывая подрастающей детворе, как правильно раскладывать еще теплые яйца по корзинкам.
Однажды он спросил отца, который состарился на службе и благополучно вернулся с заставы, чтобы никогда уже больше туда не возвращаться, что он имел в виду, когда много зим назад говорил, будто Ахиму предстоит довершить подвиг, начатый дедом.
— Мне казалось, ты давно уже сам понял, — ответил отец, прилаживая к табурету новую ножку вместо подпиленной проказником-внуком, который сейчас стоял в углу и глотал горькие слезы обиды. — Ты обладаешь достаточными знаниями и умениями, чтобы начать подвиг Великого Объединения.
— Я?!
Ахим ждал чего-то подобного, но, когда услышал эти три слова, обращенные к нему, и не кем-нибудь, а самым близким человеком, он ощутил слабость в ногах и снова почувствовал себя маленьким мальчиком, которому взрослые говорят, что отныне он достаточно вырос, чтобы стать хозяином собственной жизни.
Про Великое Объединение слышали многие. Разумеется, громко об этом не говорили, да и не все толком понимали, о чем идет речь в древнем пророчестве, но Ахим как раз понимал. Где-то в застенках замка существовал свиток, названный на древнем языке «Сид’э», то есть «Река времени». И в самом начале этого свитка говорилось, что «река времени течет единым потоком, пока не упрется в преграду, которую не сможет преодолеть, но не потечет, от нее вспять, а станет шириться и набираться мощи и тогда зальет собой все земли, и будет в силах людей заставить ее сделаться либо гибелью, либо спасением».
Большинство тех, кто слышал об этом, считали, что пророчество гласит о гибели Вайла’туна после разлива стремительной Бехемы. В детстве Ахим тоже боялся этой сказки, особенно по весне, когда многочисленные ручьи сбегали с холмов, собирались в одном каком-нибудь тенистом месте, куда не успели упасть лучи солнца, чтобы до конца растопить почерневший лед, и там образовывалась запруда. Ахим бросался на помощь природе и деревянным топориком прорубал во льду отводные канальцы, по которым талая вода бежала дальше, а запруда на глазах мелела. Как-то раз его застал за этим занятием дед. Когда Ахим объяснил ему, что не дает таким образом реке времени остановиться и все погубить, дед посмеялся в бороду и похвалил внука за сообразительность, однако с того дня стал вести с ним долгие разговоры, рассказывая о вабонах, его сородичах, о рыжих жителях леса, которых принято считать врагами, но которые таковыми вовсе не являются, и об обитателях далекой и прекрасной страны, лежащей далеко-далеко, позади болот и лесов, в огромной долине, откуда однажды и пришли сами вабоны.
— Но если там было так хорошо, — поинтересовался Ахим, — зачем мы оттуда ушли?
— Ты сейчас задал очень важный вопрос, — совершенно серьезно ответил дед. — Важнее ответа на него нет на свете ничего. И мы с тобой обязательно его найдем. А для начала ты должен знать правду о реке времени. Но только обещай мне, что не откроешь эту тайну никому, кроме своих сыновей.
— А у меня будут сыновья?
— Конечно, и не один.
— Хорошо, деда, обещаю…
И тогда он узнал, что сказка про реку времени называется иносказанием. Тот, кто писал ее, вовсе не имел в виду Бехему. Ведь не зря в конце говорится, что «в силах людей заставить ее сделаться либо гибелью, либо спасением». Запруда — это три народа, их Великое Объединение, которое становится огромной мощью, но все в итоге сводится к тому, как и кто этой мощью распорядится. Ведь есть люди добрые, есть злые, а есть вообще нелюди, только внешне сохранившие человеческий облик. И все они так или иначе стремятся к власти. Только каждый по-своему. Добрые люди живут надеждами, часто не видят угроз, которые необходимо незамедлительно устранять, они производят впечатление ленивых увальней, но в них живет большая сила, и несдобровать тому, кто покусится на их волю. Злые люди к власти стремятся, но не сами. Потому что все их желания и устремления порабощены нелюдями, которых, разумеется, меньше всех, но которые действуют сплоченно, продуманно, жестоко и неторопливо. Настолько неторопливо, что многие их вреда просто не замечают.
Дед говорил просто, Ахим многое понимал или думал, что понимает. Хотя настоящее прозрение случилось с ним гораздо позже, незадолго до разговора с отцом, когда тот упомянул подвиг Великого Объединения. Добрые, злые и нелюди присутствовали в каждом из трех народов. Первые наивно и безуспешно стремились к общему благу, вторые — к благу для себя, а третьи — к разрушению всех благ, поскольку только тогда они могли утолять свою жажду. В прямом и переносном смысле. Нелюди, или, как теперь Ахим называл их, «темные сущности», нуждались в постоянном питании. Но поскольку обычная пища не могла пойти им на пользу, они черпали силы из тех, кто им их отдавал, сам об этом не подозревая. Больше всего сил им придавали ненависть и страх. На примере вабонов и шеважа это было более чем очевидно: соседи ненавидели и боялись друг друга. От зимы к зиме. Много зим. Столько, что никто уже и не вспомнит, с чего все началось.
Никто, но только не геволы. Они помнили. Их было мало, очень мало. Но они жили среди всех трех народов, знали общий язык — кен’шо, как назвали его шеважа, или кенсай, как называли его вабоны, или канитель, как называли его венедды, имели общие цели и обладали схожими навыками. Обо всем об этом Ахим узнал у Наставника, с которым не виделся чуть ли не с самой кончины деда, а тут заснул после шуточной, но оттого ничуть не менее возбуждающей битвы с женой, и ему приснилось, будто Наставник сам встретил его на крыльце своего Дома, чего обычно никогда не бывало, и предложил пройтись до горевшего невдалеке костра.
