К. Паркер - Пробирная палата
Темрай поежился, ему стало холодно.
– Постарайтесь не затягивать, – сказал он. – И в любом случае возьмите его, понятно?
– Конечно. Взять живым?
– Ну уж нет. Только мертвым. И убедитесь, что он мертв. Прежде чем я подойду к нему, я хочу знать, что вы отрубили ему голову.
Кто-то рассмеялся, посчитав слова вождя удачной шуткой. Знавшие Темрая лучше промолчали.
– Кстати, – сказал человек, стоявший слева от вождя, чье имя тоже выпало у Темрая из памяти. – Тот парень, который пытался прорваться с алебардой, знаете, кто это был? – Никто ему не ответил, и человек продолжал: – Я его узнал, это племянник Лордана. Помните, он был у нас перед началом войны со старшим, колдуном.
– Да никакой он не племянник, – возразил кто-то. – Я вообще думаю, что никакие они не родственники.
– Теудас Морозин, – сказал Темрай.
– Точно, это он. Но парень мертв, мертвее не бывает.
– Отлично. – Темрай вздохнул. – А теперь уведите меня отсюда.
Кольцо стягивалось, темная, плотная масса медленно, осторожно надвигалась, то и дело из нее, как молнии из тучи, выскакивали копья, целясь в зазоры между доспехами – на локтях, между воротником и нагрудником, между воротником и шлемом, в подмышечную впадину, во внутреннюю сторону бедра. Со своей стороны, алебардщики сражались упорно и методично – молот проверяет наковальню, но и наковальня проверяет молот, – круша шлемы, дробя кости и перебивая кровеносные сосуды под апробированной кожей кольчуги.
Но кольцо имело преимущество движения, воины Темрая наступали, перешагивая через убитых и раненых, словно накатывающий на берег морской прилив; топоры и булавы раскалывали шлемы и доспехи, как дрозды раскалывают раковины улиток или гости на званом обеде вскрывают устриц. Будь жив Анакс, он смог бы пересказать историю сражения по одному лишь звуку: чистый звон клинка, встретившегося с доброй броней: глухой щелчок поддавшейся, не выдержавшей напряжения стали, мягкий хруст кости. Бой шел теперь преимущественно в темноте: солдаты Империи дрались спиной к огню костров, закрывая свет. Да и зачем он нужен, если враг со всех сторон, на расстоянии копья.
Когда кольцо замкнулось – галерея обвалилась, – Бардас понял, что должен прорываться в одиночку. Шлем давно свалился, доспехи разболтались из-за ослабших ремней и сорванных заклепок и провисли, как перезрелые фрукты на согнувшихся ветвях деревьев. Правая рукавица пришла в полную негодность, и Бардас избавился от нее при первом удобном случае. Рядом, по бокам и за спиной, падали один за другим люди: но он еще справлялся, отбивая сыплющиеся со всех сторон удары, уклоняясь и отпрыгивая, делая выпады и рубя, орудуя мечом с ловкостью и быстротой повара, готовящего к пиру сразу несколько блюд.
Все было почти как в прежние времена, когда драться приходилось в темноте, это была такая же работа, тяжелая, однообразная и утомительная, как в подземной галерее, где нужно было пробиваться через слежавшуюся глину. Только звуки и запахи оказались другими: их было слишком много, и ему не всегда удавалось ориентироваться в них. Бардас ощущал сладкий аромат крови и пикантный запах стали; резкий, густой чеснока и кориандра, срывающийся с последним вздохом с губ умирающего. Он слышал всю музыку Империи, переложенную на инструменты Пробирной палаты. Прямо перед ним возник человек в старомодном шлеме из четырех пластин, скрепленных ремнями. Отбив его копье, Бардас ударил противника в висок, но в самом звучании Гюэлэна появилась фальшивая нотка. Он услышал фальшь, но не успел ничего предпринять, вынужденный отбить летящую в лицо алебарду. Повернувшись, Бардас отмахнулся мечом, и тот, ударившись плашмя о шлем, переломился надвое, в полуфуте от эфеса.
Ну, вот и все, подумал Бардас, отбрасывая отслуживший свое Гюэлэн.
Следующий выпад парировать было уже нечем, и Бардас подставил под удар нагрудник, развернувшись вполоборота, а когда наконечник копья, скользнув по стали, ушел в сторону, врезал левой рукой, на которой еще оставалась рукавица, в лицо врагу. Головки заклепок разорвали кожу, оставив четыре глубокие царапины, из которых хлынула кровь (как будто по щеке протащили плуг, с плугом хорошо получалось у Клефаса, но Клефас всегда ленился, а вот Горгас никогда не подводил), но кочевник не упал, а дернул копье к себе, чтобы нанести второй удар, который довершил бы дело, если бы Бардас не ухватился за острие. Противник, однако, сохранил больше сил и рывком освободил копье; причем острые края наконечника разрезали ладонь и пальцы Бардаса…
Что ж, никогда не угадаешь, где обнаружится слабина.
Он разжал пальцы и едва успел пнуть противника в колено. На этот раз кочевник упал, и Бардасу ничего не оставалось, как въехать ему в зубы каблуком. Времени на то, чтобы поднимать копье, уже не оставалось. На него наступали с трех сторон, а он был без оружия. Жаль, Бардасу удалось углубиться в их колонну на три четверти, войти клином, почти рассечь шов; за движущимися фигурами уже виднелась спасительная тьма. Однако теперь, не имея ни меча, ни копья, ни молота, он был только наковальней. Бардас сделал несколько шагов назад, повернулся и побежал…
Получилось не так хорошо, как хотелось бы. Доспехи мешали, болтаясь из стороны в сторону, сковывая движения. Он знал, что должен избавиться от них во что бы то ни стало, срезать с себя эту вторую кожу. Впрочем, даже без брони шансов уйти далеко почти не было. Рано или поздно он споткнется в темноте обо что-то и упадет…
Он и упал, причем не слишком удачно, разбив голову о камень, а когда открыл глаза, то увидел, что налетел на обозный фургон. Сил подняться, а тем более остаться в вертикальном положении у него не было, поэтому он лег на живот и заполз под повозку.
Усталость навалилась, как обрушившийся потолок перехода, и Бардас на секунду зажмурился…
…и, как обычно, оказался в шахте. Тем не менее – хотя его и окружала кромешная тьма – он видел брошенную тачку, а под ней лицо спрятавшегося мальчика, уставившегося на него полными ужаса глазами. Конечно, это был Темрай, но в то же время и Теудас, которого он вытащил из-под повозки при Падении. «Почему ты так боишься меня, Теудас?» – спросил Бардас, но мальчик молчал и даже не пошевелился…
– Вон он. – Бардас открыл глаза и снова увидел лицо Темрая, вождя кочевников, стоявшего ярдах в двадцати вверх по склону. – Там, под фургоном, – визжал Темрай, – видите? Убейте его! Скорее же убейте его! Ну!
Трое с пиками и саблями, люди из личной охраны Темрая, ринулись к Бардасу. В следующее мгновение они уже тыкали пиками, стараясь достать его, как человек, ищущий под столом закатившуюся монету. Бардас откатился: копье царапнуло щеку, разрезав кожу, но ему удалось сжаться в комок и выкатиться из-под повозки с другой стороны (в шахтах приходилось делать и не такое). Он поднялся, ухватившись за заднее колесо, и снова побежал.
