Виктория Угрюмова - Все волки Канорры
Ну а сам Благодушный и помыслить не мог отобрать у родственника его законную собственность. Миролюбивый и беззлобный по своей природе, он и на войну с Зелгом в свое время согласился лишь потому, что искренне считал кузена-некроманта, исчадием зла, пускай и неквалифицированным, и не видел ничего дурного в том, чтобы слегка подрезать ему крылья в самом начале злокозненного правления.
Но вернемся из генеалогических дебрей на широкую удобную равнину, будто специально созданную, чтобы с оружием в руках решать территориальные и имущественные споры.
Ученый горьким опытом предыдущих противников Такангора, лорд Саразин почел за лучшее нарушить славные рыцарские традиции и не устраивать перед сражением показательных боев. У него имелось замечательное веское обоснование на сей счет: Юлейн и Зелг показали себя поборниками мрака и тьмы, пособниками выходцев из Геенны Огненной и потому честный поединок с ними невозможен, а, значит, и не нужен.
И вот, судите сами, легко ли это: организовать такую многочисленную и разношерстную компанию на серьезное мероприятие, все предусмотреть, все учесть, рассчитать до минуты и начать решительное вторжение в самый глухой предрассветный час, когда люди спят крепче всего, и им снятся самые страшные сны — чтобы обнаружить, что ты и сам попал в свой худший ночной кошмар.
Вначале все шло как по писаному. Длинные шеренги конных гриомских лучников и копейщиков в голубых и алых плащах; закованные в черную броню тифантийские топорники; похожие на металлических големов меченосцы; легкая кавалерия в кольчугах и серебристых шлемах, украшенных зелеными плюмажами; тяжеловесные, но стремительные, как железные кентавры, рыцари знаменитого Хугульского полка — вечные соперники Шэннанзинцев, лучшая панцирная конница союзников; пестрые плащи арбалетчиков, золотистые плащи Рыцарей Ордена Тотиса и выкрашенные алым, согласно новой моде, введенной генералом Топотаном, кончики изогнутых минотаврских рогов; красные, синие, серебристые и черные флажки; острия копий и навершия алебард, боевые косы и герданы — все это нескончаемым потоком проплывало перед восхищенным взглядом пятерых командующих армиями вторжения.
Килгаллен, Тукумос, Ройгенон, Люфгорн и Саразин по праву гордились теми силами, которые в такие короткие сроки смогли стянуть в Торент и одним решительным движением «утренней звезды» в руке Великого Командора отправить в битву против ненавистного Гахагуна и его кассарийского кузена.
Эта могучая темная река, шелестящая и негромко звякающая металлом, сотрясающая землю тысячами ног и копыт, безудержно вытекала из главных ворот Нилоны и лилась на равнину, стремясь занять самые выгодные позиции для первого стремительного столкновения.
Что ожидал здесь увидеть Саразин? Полк шэннанзинцев и несколько отрядов легкой кавалерии, которые они сомнут одним мощным ударом. На самый худой конец — отборную гвардию Кассарии: череполки, костеланги, Зелга, Такангора, тварь Бэхитехвальда, белого грифона и каменного дворецкого. Вопреки ожиданиям, он их не увидел. Вместо стройных рядов вражеских воинов в предрассветной серой дымке передовые отряды обнаружили нечто, чего здесь отродясь не было — огромный, треугольный силуэт, занимающий собою добрую половину стремительно светлеющего неба. Правый бок грандиозного и совершенно невнятного сооружения уже заливали волны золотисто-розового света, а на острой вершине виднелась крохотная человеческая фигурка. Обладатели глядельных выкрутасов утверждали, что в одной руке человек держал серп, другую открытой дланью воздевал к небесам. При этом он раскачивался из стороны в сторону, примерно, как водяное растение на слабом течении. И колдовской ритм его медленного тягучего танца завораживал людей, притягивал взгляд и заставлял чувствовать неприятный холодок между лопатками.
— Это еще что за бесовщина? — громко спросил Килгаллен, ненавидевший сюрпризы, особенно такие, неприятные.
— Да не может быть ничего, — возмутился Люфгорн. — Это все колдовские штучки. Вчера же вечером еще же ничего же не было.
Еще в малолетстве одна из его воспитательниц говорила, что он начинает помногу раз повторять слова, когда сильно волнуется, а правитель должен внимательно следить за такими вещами, чтобы никто не заметил его слабости. Пожалуй, сегодня она опять была бы им недовольна.
— А вы проверяли? — растерянно спросил Тукумос.
Обычно князья, даже владетельные, иначе смотрят на королевских особ древних и могущественных династий, а все же Люфгорн не смог удержаться от непочтительного взгляда. «Сдурели вы, что ли?», — красноречиво вопрошал этот взгляд. — «Да эту дурищу видно за три версты».
— Такое сооружение просто невозможно не заметить, ваше величество, — сказал он вслух, хотя слова были уже явно лишними.
— Это какая-то пирамида, — неуверенно пробормотал Ройгенон, до хруста выкручивая колесико своего выкрутаса. — Точно, пирамида. Какая-то.
Человечек на вершине ужасно обиделся бы, услышав такое небрежное описание. То была, во-первых, не какая-то, а вполне конкретная, а, во-вторых, вообще не пирамида, а воздвиг.
— Зачем тут пирамида? — снова изумился Тукумос.
— Для колдовства, для чего же еще! — буркнул Килгаллен, который совершенно иначе представлял себе эти первые сладкие минуты вторжения.
А между тем воздвиг здесь стоял вовсе не для колдовства, не для совершения леденящих душу кровавых ритуалов, даже не для жестоких жертвоприношений — на что втайне рассчитывал Мардамон. Воздвиг появился здесь по иным, куда более оригинальным причинам: во-первых, для его, Мардамона, удовольствия и успокоения; во-вторых, для спасения его жизни, висевшей последние часы буквально на волоске; и, в-третьих, для сохранения здравого рассудка кассарийского некроманта. Еще — для сильного театрального эффекта. Но главный смысл сооружения заключался в том, что оно возвышалось именно тут и занимало далеко немаленькую площадь в центре равнины.
Вообще-то, здравомыслящие люди при виде внепланового воздвига, даже если они усматривают в нем всего лишь какую-то пирамиду, берут ноги в руки и быстро уносят их подальше от этого безобразия. Потому что здравый смысл подсказывает, что это будет не единственное безобразие на сегодня, и нет смысла изучать на практике весь список. Но обычно здравому смыслу противостоит упрямство, и еще не было случая, чтобы оно не одержало верх. Сцепив зубы так, что желваки заходили, король Килгаллен крикнул оруженосцу:
— Что они там топчутся? Пирамиды никогда не видели?! Пускай двигаются дальше!
Когда мы правы, мы часто сомневаемся.
