Раймонд Фейст - Дочь Империи
— Пойдем, дитя мое. — Накойя ухватилась за рукав госпожи, пытаясь увести ее в безопасную часть дворца. Слезы и дым жгли глаза Мары, но она не поддавалась увещеваниям Накойи и, в свою очередь, жестом подзывала прибежавших слуг Минванаби, чтобы они помогли вынести вещи. Накойя разразилась редкими богохульствами, но ее госпожа отказывалась двинуться с места. Двое слуг приняли дорожный сундук от выбившихся из сил служанок. Другие помчались спасать остаток имущества Мары. Еще двое дородных работников подхватили Накойю под руки и повели подальше от сцены разыгравшейся трагедии. Шимицу схватил Мару за край накидки:
— Тебе надо уходить, госпожа. Стены скоро упадут.
Жар от пламени становился непереносимым. Рабыводоносы доставили к месту пожара первые бадьи с водой, и работа закипела. Вода шипела на горящих бревнах, но огонь еще только подбирался к тому концу комнаты, где лежал мертвый вор. Его одежда начала гореть, уничтожая все улики вероломства, которые могли бы быть впоследствии обнаружены.
Приходилось смириться с неизбежным. Но Мара упрямо заявила:
— Я не покину этого места до тех пор, пока отсюда не вынесут тело моего командира авангарда.
Шимицу кивнул и с самым невозмутимым видом взвалил на плечи труп воина, которого только что пронзил мечом. Мара проследовала по коридорам, задыхаясь от дыма, пока убийца нес тело храброго Папевайо во внутренний двор — к ночной прохладе. Навстречу торопились слуги с полными бадьями воды, чтобы не дать господскому дому сгореть до основания, но Мара молила богов совсем о другом. Пусть сгорит дом, пусть все дотла сгорит, так чтобы Джингу почувствовал хоть малую долю той утраты, какой стала для нее смерть Папевайо.
Позднее она сможет оплакать преданного друга; но сейчас посреди толпы заспанных, встревоженных гостей стоял Джингу Минванаби, и в его глазах сверкала радость победы. Шимицу опустил тело Папевайо на холодную траву и доложил хозяину:
— Господин, один из твоих слуг оказался вором. Он вздумал воспользоваться необычным многолюдьем в доме, чтобы легче было скрыться. Я обнаружил его уже мертвым: он принял смерть от руки почетного стража властительницы Акомы, но и этот доблестный воин тоже получил смертельную рану. А вот что я нашел на теле вора.
Шимипу передал Джингу ожерелье, не отличающееся особой красотой, но изготовленное из драгоценного металла.
Джингу кивнул:
— Как видно, преступник числился среди домашней челяди и забрался к нам в покои в то время, когда все мы обедали. — С дьявольской ухмылкой он взглянул в лицо Маре. — Прискорбно, что столь достойный воин был вынужден отдать свою жизнь за безделушку.
Не было ни улики, ни свидетеля, которые помогли бы опровергнуть очевидную ложь.
Оцепенение Мары как ветром сдуло. С ледяным достоинством она склонилась перед властителем Минванаби.
— Господин, это правда: мой командир авангарда Папевайо погиб как храбрец, защищая от вора сокровища твоей жены.
Приняв такой ответ Мары за капитуляцию и признание его превосходства в Игре, властитель Минванаби не поскупился на выражения сочувствия:
— Госпожа, доблесть твоего командира авангарда, вставшего на защиту интересов моего дома, не останется незамеченной. Да будет ведомо всем, что он вел себя с высочайшим мужеством.
Мара не замедлила воспользоваться открывшейся ей возможностью:
— В таком случае воздай духу Папевайо те почести, которых он заслуживает. Пусть наградой ему станет церемония прощания, достойная принесенной им жертвы.
Делая вид, что прислушивается к возгласам, доносящимся с места пожара, Джингу размышлял, не следует ли ответить Маре отказом. Однако он успел заметить усмешку Имперского Стратега, наблюдавшего всю эту сцену из окна в противоположной стороне внутреннего двора. Альмеко понимал, что Папевайо убит, и убит не каким-то жалким вором. Однако тщательно продуманные объяснения позволяли считать, что правила приличия соблюдены; такие хитросплетения всегда забавляли Стратега. С другой стороны, поскольку сама Мара не взывала к милосердию и никаким иным способом не уклонялась от жестоких приемов Великой Игры, она была вправе рассчитывать на такую компенсацию. Подчеркнуто дружеским тоном Альмеко окликнул Джингу:
— Мой гостеприимный хозяин, металлические драгоценности твоей жены стоят во много раз больше, чем один погребальный обряд. Во имя богов, Джингу, устрой этому человеку из Акомы прощальную церемонию… со всей возможной пышностью. Этот долг чести ты обязан ему уплатить. А поскольку он погиб во время празднования моего дня рождения, двадцать Имперских Белых будут стоять в почетном карауле у погребального костра.
Джингу ответил Альмеко почтительным поклоном, и никто не заметил, какое холодное раздражение мелькнуло у него в глазах. А тем временем пламя все еще вырывалось из-под крыши одного из красивейших зданий дворца.
И Джингу уступил.
— Да будет славен Папевайо, — торжественно провозгласил он. — Завтра мы почтим его дух погребальной церемонией с соблюдением всех положенных обрядов.
Мара поклонилась и отошла к Накойе и служанкам. Под ее неотрывным взглядом Шимицу поднял тело Папевайо и передал его чужим людям, которым предстояло все приготовить для похорон. Мара с трудом сдерживала слезы. Выжить без Вайо казалось невозможным. Руки, которые сейчас безжизненно волочились по влажной траве, охраняли ее колыбель; они поддерживали Мару, когда она делала свои первые шаги, и они же спасли ей жизнь в священной роще.
А то, что властителю Джингу придется раскошелиться на похороны воина из вражеского дома, казалось ничтожной «победой», лишенной смысла.
Ярко-красная туника с кисточками и вышитыми узорами уже не будет на празднествах привлекать к себе ничьи взгляды, и сейчас казалось, что эту утрату не сумеет возместить никакой успех, достигнутый в Игре Совета.
Глава 16. ПОХОРОНЫ
Били барабаны. На церемонию похорон Папевайо гости Джингу Минванаби собрались в главном зале господского дома. Впереди всех стояла Мара, властительница Акомы, закутанная — из почтения к богу смерти — в красное покрывало. Рядом с ней возвышалась внушительная фигура ее временного почетного стража, одного из Имперских Белых. Чтобы процессия пришла в движение, Мара должна была высоко поднять вверх стебель красного тростника, который она держала в руке. Этот момент наступил, но Мара застыла в неподвижности, закрыв глаза. Никакая торжественность церемонии не могла облегчить боль, оставленную в душе усталостью и горем. Люди Акомы были воинами, и Папевайо отдал жизнь, служа своей госпоже. Такая смерть считалась почетной, но это не смягчало утраты.
