Глен Кук - Солдаты живут
Казармы Отряда показались мне неестественно тихими и приведенными в состояние ненормально повышенной боевой готовности. Повсюду расхаживали вооруженные часовые.
— Кажется, Суврин опасается нападения.
— Наверное, что-то случилось.
— Девочки, вы ничего не ощущаете?
— Что-то явно не так, — проговорила Аркана, — Только не знаю, что именно.
— Тогда нужно узнать, и поскорее. — Нас не было менее двух недель — а все уже накрылось медным тазом?
Суврин все объяснил. Я сдержался и не помчался к Госпоже, не выслушав его до конца.
— Генерал Сингх держит Тобо в одиночной камере, чтобы к нему не могли пробраться Неизвестные Тени. Увидеться с Тобо он не разрешает никому. Однако мы узнали, что парень ранен.
— Очевидно. Иначе его не удержали бы никакие стены. Он пытался сделать какую-нибудь глупость?
— О да. А у меня не было лошадей, чтобы его вызволить.
— Теперь есть. Если захочешь с этим возиться. Как Госпожа?
— Мы не знаем, что произошло. Там никого не было. И мне докладывали довольно давно. В последний раз мне сказали, что она в сознании, но очень угрюма и не желает разговаривать. А девушке стало хуже. А тебе все удалось сделать?
— Очень многое. И это, вероятно, как раз и объясняет то, что случилось с Госпожой и Бубу, — В подробности я вдаваться не стал. — А тут у тебя страшновато.
— И каждую ночь становится все хуже. Друзья Тобо недовольны. И с каждым часом их недовольство возрастает. Но Аридату они не запугали.
— Попробуем это изменить. Но после того, как я увижу жену. — Или ту, которая была моей женой.
Аркану я прихватил с собой. На всякий случай.
— Ничего не говори. Просто будь рядом и прикрывай меня, — сказал я ей.
Возле моего дома дежурил часовой, но поставили его не для того, чтобы он никого не впускал. Или не выпускал. Суврин поставил часового, чтобы тот вовремя его предупредил, если что-то произойдет. Мы с часовым кивнули друг другу. И Аркана жутко расстроилась: парень не заметил, какая она привлекательная юная женщина. Я-то полагал, что это видно, несмотря на балахон Ворошков.
Госпожа сидела за столиком, уставясь в никуда. Перед ней лежал начатый пасьянс, но она давно про него забыла. В стоящей рядом лампе заканчивалось масло. Она коптила, потому что фитиль давно следовало подрезать.
Куда бы она ни глядела, во взгляде ее отчетливо прочитывалось отчаяние.
Она даже утратила всякий интерес к своей внешности.
Я положил руку ей на плечо.
— Дорогая, я вернулся.
Она отреагировала не сразу. Но, узнав мой голос, резко отстранилась.
— Это сделал ты, — скорее размышляя вслух, чем действительно разговаривая со мной, сказала она. — Ты сделал что-то с Киной. — Лишь в этом «ты» я уловил человеческую эмоцию.
Я оглянулся на Аркану — она внимательно нас слушала. Наступил решающий момент.
— Я ее убил. Потому что нас к этому принудили. — Если в ней сохранилась частица богини, то мои слова должны были спровоцировать реакцию.
И я ее увидел. Но не физическую попытку отомстить, что я предпочел бы. Наверное, предпочел бы.
Она просто заплакала.
Я не стал напоминать ей о том, что ей было прекрасно известно, что этот день настанет. А вместо этого спросил:
— Как там Бубу? Как она это восприняла?
— Не знаю. Я ее не видела.
— Что? Ведь перед моим отлетом ты не хотела отойти от нее, даже чтобы поесть.
Плотину прорвало. Хлынули слезы. Она стала женщиной, какой я ее никогда прежде не видел, — распахнутой до самой глубины, словно лопнувший перезрелый фрукт.
— Я пыталась ее убить.
— Что? — не понял я. Она говорила очень тихо.
— Я пыталась ее убить, Костоправ! Пыталась убить собственную дочь! Пыталась изо всех сил и напрягая всю свою волю. Я приставила кинжал к ее сердцу! И убила бы, если бы мне что-то не помешало.
— Я знаю тебя. И знаю, что для этого у тебя имелась веская причина. Какая?
Госпожа заговорила. Взахлеб. Все, годами удерживаемое внутри, вырвалось потоком слов, сметающим на своем пути все преграды.
По времени это совпадало с моментом нападения на Кину. А охватившая Госпожу жажда убийства могла быть вызвана исходящим от Кины страхом. Он же мог вызвать и реакцию Бубу.
Госпожа еще долго всхлипывала. Я обнимал ее. И боялся за нее. Она погрузилась очень глубоко. А я был балластом почти на каждом футе ее пути вниз, во тьму.
Я ли во всем виноват? Или искрометность романтического лета юности, превратившегося в полную отчаяния дождливую осень старости?
Аркана — хорошая дочь. Она терпеливо стояла в сторонке, пережидая эту эмоциональную бурю. Она делала это ради меня, не нарушая своим вмешательством самые тяжелые минуты жизни моей жены. Когда мы вышли, я от души поблагодарил ее за это.
— Как думаешь, она сможет снова стать прежней? — спросила Аркана.
— Не знаю. Не знаю, как заставить ее захотеть этого. Если такое желание у нее появится, то мне уже не о чем будет беспокоиться. У нее железная воля, когда она хочет ее на что-то направить. А сейчас я буду лишь стараться любить ее и надеяться, что произойдет нечто такое, что зажжет в ней искорку надежды.
— Не знаю, смогла бы я смириться с тем, что полностью утратила магическую силу. Я даже могла бы покончить с собой.
— Девятьсот девяносто девять человек из тысячи живут всю жизнь, не имея и миллионной доли твоей силы. И ничего.
— Только потому, что они совершенно не представляют, чего лишены. Никто ведь не скорбит об утрате того, чего у него никогда не было.
На это мне возразить было нечего.
И я не смогу в полной мере понять охватившую Госпожу апатию, потому что мне никогда не было дано ощущать жизнь так, как ощущала ее она — во всех ее мыслимых крайностях. Она же мой образ жизни представляла себе очень даже хорошо.
И это тоже могло усугублять ее отчаяние.
138. Таглиос. Утраченное дитя
Бубу было хуже, чем Госпоже, — она потерялась внутри себя. Ее охраняли настоящие часовые. Они сказали, что она лишь лежит, уставившись куда-то в бесконечность, с тех самых пор, как пришла в сознание. Но они ни разу не испытывали непреодолимое желание прислуживать или поклоняться ей.
Одним из часовых оказался шадарит, служивший под командованием Дремы еще во времена кьяулунских войн.
— О ней заботятся Сурувайя Сингх и ее дети, — сообщил он.
Я ощутил легкий укол совести. Вдова Икбала Сингха. Дрема его ценила. Но я и не подозревал, что его семья уцелела после сражений южнее Таглиоса. Я слишком сосредоточился на собственных переживаниях и позабыл о благополучии тех, кто зависит от Отряда.
