Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир
Чаруня склонила голову, полные губы слегка изогнулись, но и этого хватило, чтобы сердце Люта застучало чаще, а кровь превратилась в жидкий огонь.
– Мне и мой хрустальный дворец нравится, – сказала вила со смешком.
– Но ты достойна лучшего! – возразил Лют с нежностью. – Правда, не знаю, как лучше, но ничто на земле и на небе не достойно тебя. Твоя красота освещает этот гадкий неуютный мир, полный грязи, несправедливости, который преображается, едва лучи твоей красоты его коснутся.
– И ты не достоин меня? – спросила вила проказливо.
Лют часто закивал, расширенными глазами пожирая прелестницу. Лукавства в дивных глазах витязь не заметил.
– Конечно, не достоин! Я дрожу, как лист, когда ты меня покидаешь, кажется, что ты не вернешься. Одна мысль убивает меня. Я как цветок – не смогу жить без солнца, а мое солнце – ты!
Чаруня вгляделась испытующе в глаза витязя, прочитала свободно мысли, чувства, потупилась смущенно.
– Тебе правда понравился город? – спросила она невпопад.
Но Люту – лишь бы слышать божественную музыку ее голоса, а что говорит, не так уж и важно.
– Да, – сказал он, на миг посмотрев на руины, и вновь жадно уставился на бесподобное лицо, впитывая каждую черточку божественной внешности. – Кто построил такое диво, боги?
Она со смехом покачала головой. Лют замер: водопад шелковистых волос красиво струился, кончики радужно светились, невольно притронулся к волосам, пригладил в благоговейном восторге.
– Нет, мой герой, его построили люди, – сказала Чаруня, чуть смущенная бурей чувств, отраженной на лице витязя. – Никто не помнит, кто построил Усуд, а разрушил после многолетней осады тцар Яндалус Завоеватель.
– Я восстановлю его ради тебя! – сказал Лют горячо.
Она лукаво улыбнулась, закусила губку кромкой белоснежных зубов, в чудесных глазах поблескивали смешинки.
– Непременно восстановишь, мой герой, но для начала я тебя накормлю.
Лют смущенно отмахнулся:
– Моя пища – твой смех, улыбка, голос.
– Но все же я тебя покормлю, – возразила она, польщенная. – Женщина должна уметь накормить мужчину, а разве я не женщина?
– Еще какая! – согласился Лют поспешно.
Глава восемнадцатая
Лют поднатужился, руки вздулись канатами мышц – замшелый камень тяжко упал на кладку. Ладонью смахнул со лба крупные капли, тяжело дыша, присел, в спину уперлась недостроенная каменная стена. Солнце покраснело, как спелое яблочко, в небе кипела розовая пена облаков с золотистым отливом, горы зарумянились, как стыдливые девицы.
Мышцы сладко ныли. Витязь довольно вспоминал, сколько сделал за день, прикидывал, что назавтра. Чаруня отнеслась к стремлению восстановить Усуд со смешком: затея пустая, город строили не один десяток лет, одному человеку восстановить не под силу. Лют упрямо склонил голову, ответил: для любимой луну достанет, не только поставит обратно камни. Вила улыбнулась польщенно и улетела по делам. Воин посмотрел с щемящим сердцем и с жаром кинулся за работу.
После чистого, ухоженного сада в хрустальном тереме Усуд показался двором, поросшим бурьяном. Лют сперва покривился, но затем полыхнуло радостное: это ж сколько работы во славу несравненной женщины, и все его руками!
Ладонь захолодило горлышко кувшина с молоком. Лют жадно отпил, с губ сорвались капли, поползли по обнаженной груди. Витязь довольно выдохнул, оглядел разрушенные дома хозяйским взором. Один, не самый разрушенный, сегодня восстановил, начал заново складывать стену второго. Конечно, камни поросли мхом, внутри комнат жесткая трава, но это мелочи, обустроится потом.
Занятый делом, даже меньше думал о прекрасной виле: удивительно! Вот и сейчас, прихлебывая молоко, смотрел на развалины в зеленом покрове и думал: кто построил такой город?
Жаль, никто не знает. Лют восхитился неведомым зодчим, что идеально выбрал место, учел каждую складку долины, гор, выстроил величественную стену, сторожевые башни, чудесные дома и роскошный терем правителя.
Мелькнуло неодобрительное: сволочь Яндалус Завоеватель, такую красоту порушил, непонятно ради чего. Хотя понятно: власть, золото, сладкое желание поплевать на поверженного. Дикость, бессмысленная жестокость, как во времена предвечной тьмы.
Люди тогда жили бок о бок со зверями, мало чем отличались: так же грызли добычу, пользовали самок, расширяли территорию обитания. Правда, в отличие от зверей люди еще меж собой дрались, баловались людоедством.
Зимы были дико холодными, длились по полгода, а то и больше. Говорят, некоторые люди наловчились оборачиваться волками, чтобы легче перезимовать. Вот так и жили, как звери в лесу, не двигаясь ни туды ни сюды.
Но однажды холод отступил, ширящиеся болота помалу вытеснили людей на опушку леса, и они потрясенно узнали, что помимо деревьев есть поле: такое ровное, пустое, не иначе – земля мертвых. Но научились жить, более того, появились вовсе немыслимые в лесу пахари, земледельцы, что вознесли людей на новую ступень, окончательно, ну, пусть намного, от зверей отдалив.
И до земледельцев реки изобиловали рыбой, а леса дичью, но люди не знали домов, жили в дуплах, их рвали дикие звери, запасов не делали и мерли, как мухи на снегу. Поборов в тяжелой схватке твердую, хранящую осколки неведомой Ледяной Глыбы, землю, пахари получили урожай, что позволило сделать большие запасы на зиму. Стариков и слабых детей перестали выбрасывать на мороз, чтобы не переводили еду даром. Нет, и сейчас такое делают, что правильно, иначе все умрут, но только в тяжкую годину, когда иначе никак. А в те времена каждый день был невероятно трудным.
Пахари победили голод и свирепые зимы, земля помалу наполнилась людом, и, накормленные, относительно сытые, перестали рвать друг друга на части, появилось время на другие занятия. Научились строить дома, открыли железо, могущественные кузнецы облегчили пахоту железными плугами, попутно создали ненужные для зверей украшения, предметы быта.
Появилась мудрость – пожалуй, единственное, что отличает человека от зверя. Хоть и посмеиваемся над волхвами: мол, хорошо мудрствовать, если руки не гудят от мотыги или заступа, а ноги не сбиты за сбором ягод, погоном скота, но как иначе? Поди подумай, если тело ноет и стонет, а так, отлученные от тяжелого труда, открыли людям мудрость богов, и люд зажил краше, лучше, чище, на шаг приблизившись к ирию.
Появились ремесла: из дерева стали резать не только лавки, но и нарядные фигурки. Обычаи, песни, бессмысленные с точки зрения животного, но увеселяющие нечто, скрытое в людской плоти, – частицу Рода. Появились города, лепота растеклась по дикому миру, вдохнула в него жизнь, и тот ожил, неверяще улыбаясь: оказывается, он красив!
