Людмила Астахова - Волчьи игры
– Да-а... – выдохнула ролфи. – Непременно. Если такова Твоя воля, госпожа. И моя воля тоже.
– Сто-ой!.. – протяжно кричал возчик, изо всех сил натягивая вожжи. – Сто-ой!..
Но удержать храпящую упряжку не смогли бы сейчас и четверо таких, как он.
– Что? – очнувшись, гавкнула Грэйн. – В чем дело?
– Граница, ваша милость... – чуть не плача, крикнул янамарец. – Граница! Идбер за рекой!
– Остановите их, Вольная Свора, – попросила эрна. – Остановите лошадей.
«Если ты уверена, сестра...»
Кони встали, будто им разом подрезали жилы. Разогнавшуюся кибитку занесло, треск и вопли возчика слились с отчаянным ржанием лошадей, и мир вокруг Грэйн померк.
* * *Следующий день, а может, и два эрна Кэдвен почти не различила. В сугробах, куда ролфийка вывалилась из перевернутых саней, женщина пролежала недолго. Спасибо файристянской пограничной страже – вытащили, отвели на пост, напоили горячей кадфой и позволили вздремнуть, притулившись к печке, пока возчик хлопотал вокруг упряжки. К счастью, все оказалось не так уж плохо. За пару часов лошади немного передохнули, а сани помогали чинить все те же пограничники, получив от ролфийкиных щедрот немалую мзду. Грэйн не жалела денег. Она вообще ни о чем не жалела и не думала тоже.
На той стороне границы возле точно такой же полосатой будки ролфийке пришлось вспомнить о солидном гербовом листе с печатью и собственноручной подписью Е.С.О. Идбер все еще смотрел в рот Ролэнси, при случае умильно виляя хвостом и повизгивая. Стражи границы Свободной Республики даже денег не стали брать, да еще и счастливого пути пожелать не забыли, и «добро пожаловать в Идбер» сумели выдавить из осипших на морозе глоток. Грэйн бы посмеяться, припомнив свои идберранские приключения двухдесятилетней давности, но прошлое, даже самое недавнее, словно осталось за стеной метели. Кажется, протяни руку – и вот же оно! – но пальцы натыкаются на пустоту, и нет в этом белом мире больше ничего, кроме жаркого дыхания Маар-Кейл над ухом, храпа коней, скрипа снега, рассеченного полозьями, и свиста ветра в ушах...
Идбер, хвала богам, страна не слишком широкая. Пересечь его весь, от рубежа до рубежа, в самом узком месте можно за три-четыре дня почтовой каретой. А если без счета швырять деньги на станциях и почаще менять лошадей, то путь станет гораздо короче. Янамарский отважный возчик, рискнувший отправиться в эту безумную скачку в компании с бешеной ролфийкой, натурально озолотился. Заодно и поседел, хотя возможно, что это всего лишь снег, бесконечный и вездесущий снег...
В последнем идберранском городке на границе со знаменитыми ничейными топями Грэйн рассталась с упряжкой, санями и спутником. И хоть парень и обещал именами всех небесных сил, памянув с перепугу и Предвечного, дождаться госпожи офицерши на постоялом дворе заметенного по самые крыши городка, эрна на это не рассчитывала. Неведомо ей было, вернется ли она сама, и если вернется, то когда и... какой. Все в ладонях Локки, жизнь и смерть, и посмертие тоже... Грэйн заплатила идберранскому егерю – или контрабандисту, их не разберешь – за широкие охотничьи лыжи, поспала еще час или чуть дольше, быстро и жадно поела и ушла в ранние зимние сумерки размашистым «ролфийским» шагом.
Маар-Кейл окружали ее, освещая темноту алыми фонарями глаз.
Про детей, рожденных в скалах Конрэнта, частенько шутят, будто бы они появляются из материнского чрева уже с лыжами на ногах. И доля истины в том есть. В краю, где долгие летние дни сменяет бесконечная зимняя ночь, а в крышах домов делают дополнительный выход на случай обильного снегопада, из долины в долину по зиме добраться можно лишь на лыжах. И все конрэнтцы от мала до велика умеют и ценят это незамысловатое изобретение, так упрощающее жизнь. Вверх-вниз, со склона и вновь на склон... На Конрэнте рассказывают длинные саги о знаменитых лыжниках, одолевавших по три десятка лайгов за один переход. Эйтэр Речной Князь, говорят, три дня шел, чтобы успеть наречь имя новорожденному сыну до зимнего солнцестояния – а пути ему было без малого триста лайгов и еще три! А Рэдвайрр Отважный из усадьбы Вайди, что на западном берегу, тот и вовсе пробежал полторы сотни лайгов за один переход, от восхода Морайг до заката Глэнны, чтоб донести Удэйну эрн-Кармэлу весть о мятеже его братьев...
Так что эрна Кэдвен знала, на кого равняться. Тем паче что пограничные болота между Идбером и Эббо только летом непроходимы, зимой же, особенно такой внезапной и суровой, покрытые ледяным панцирем и снежным одеялом, они превратились в идеально белую нетронутую равнину. Дыхание Морайг привольно гуляло по ней, Маар-Кейл вторили песне богини торжествующим воем множества глоток и резвились, будто щенки, клацая зубами на что-то невидимое. Грэйн не хотела думать о том, кого черные гончие богов могут ловить среди ветра и снега. Когда бежишь с ними рядом, так просто забыть о том, что забывать не следует: Маар-Кейл – самые жуткие твари из сотворенных под лунами. Оступись лишь раз – и уже твою нагую и беззащитную душу погонят они сквозь вечную ночь.
Женщине сразу стало жарко, она берегла дыхание и очень скоро сбросила тяжелую шинель и юбку, свернув их в скатку и надев по-походному через плечо. Но силы ее ничуть не убывали, и Грэйн не сомневалась – это Локка. Ее воля и ее помощь, без которой эрна Кэдвен – единственное живое существо с горячей кровью посреди белого безмолвия ничейных болот – очень скоро не смогла бы не только бежать, но и дышать.
«Не бойся, Верная! Пой с нами, беги с нами! Ты не устанешь – мы не знаем усталости! Наши ноги быстры, а ты – наша, ты – с нами, и легок твой шаг, и тверда будет рука... Они там, у очага, ослепленные огнем Госпожи всех огней, убаюканные теплом... Чуешь их страх? Его запах сладок, он пьянит, он зовет! Чуешь их мягкую слабость, разомлевшую в покое и безопасности этой ночи? Беги с нами, Верная! Пой с нами...»
Так уже было с ней однажды – чаша для огня Локки, она видела эту землю из невозможной высокой темноты, и звезды кричали, как женщины, под ее волчьими лапами... И теперь, на земле, Грэйн бежала так, словно под ногами у нее звенел не снег, а морозная высота зимнего неба. И ни разу не сбилась с шага.
«Вот они, Верная! Смотри!»
Этого пса звали Алчущий Мести, и дикий его голос пробудил в Грэйн такого же зверя, волчицу, жаждущую лишь одного – мягкого горла добычи и ее горячей крови на клыках. И без Маар-Кейл она не прошла бы мимо этого дома, заметенного снегом до самой трубы. Дым среди метели был не виден, но запах его и тепло сияли впереди ярче любого маяка.
– Морайг и ты, Локка... – выдохнула Грэйн. – Ты здесь, Огненная? Ты слышишь? Теперь и всегда я – чаша для твоего огня...
