Кэтрин Куртц - Тень Камбера
Из памяти всплыл другой образ, с которым он встретился у святыни — призрак одетого в серое покровителя того места, могущественного, стоявшего у края его круга и просящего войти, и то, как Келсон впустил его внутрь. И теперь он обратился к святому Камберу, вызывая его образ настолько точно в деталях, насколько помнил — серебристые глаза, в которых человек мог утонуть, так похожие на глаза Халдейнов; круглое доброе лицо, обрамленное седыми волосами; нежные, но сильные руки, протягивающие пальцы к его голове — и к голове Конала.
Внезапно Конал тоже увидел этот образ, и в удивлении отступил назад, испуганно поднимая руки, стараясь оборониться, когда фигура святого не отступила, а наоборот продолжала приближаться. Келсон стоял, не двигаясь, уставившись на призрак, едва позволяя себе дышать, неуверенный, его ли воле повинуется этот образ — ибо как Камберу удалось войти в круг было выше его понимания. В последний раз, когда к нему являлся Камбер, Келсону ведь пришлось отворить врата…
Но появившуюся сущность, независимо от того, был ли это сам Камбер или просто галлюцинация, созданная воображением Келсона, не остановил заговоренный круг. Она надвигалась на Конала, принц продолжал отступать, пока наконец его плечи не прижались к изгибу круга, барьером окружающего место схватки. А призрак все равно продолжал наступать.
Конал закричал, когда руки призрака схватили его голову, и это был крик чистого ужаса, резко отдавшийся в туманных границах купола. Но призрак не исчез, когда Конал наконец закричал в последний раз и без сил рухнул на пол, хватаясь за виски — то ли мертвый, то ли лишившийся сознания. Призрак на несколько секунд склонился над лежащим без движения принцем, затем легко поднялся и повернулся к Келсону.
«Приветствую тебя, Келсон Гвиннедский. Теперь ты должен стать настоящим королем для простых людей и для Дерини», — мысленно передал он Келсону, эхом повторяя слова, которые другое подобное существо — или возможно, то же самое — сказало Келсону во время коронации.
Пораженный, король опустился на одно колено и склонил голову, почтительно крестясь.
«Ты тот, кто я думаю?» — осмелился он спросить.
Фигура приблизилась, пока Келсон склонял голову, и король сделал резкий вдох, когда она остановилась на расстоянии вытянутой руки.
«А как ты думаешь, кто я?» — спросила сущность.
У Келсона пересохло в горле, и он смог только сглотнуть, порадовавшись, что ему не требуется говорить вслух.
«Я думаю, ты — святой Камбер Кулдский, которого я искал во время путешествия. Ты… пришел мне на помощь».
«В самом деле? — ответила сущность. — Может, я — просто удобный образ для той более лучшей части души, которая есть в тебе и во всех, взыскующих Света; образ, который можно призвать, когда тьма наступает?»
Келсон моргнул. Это должен был быть святой Камбер. Только святой-Дерини мог говорить так уклончиво и тем не менее изрекать такую истину.
«Это не имеет значения, — прошептал он. — Я все, равно намерен восстановить культ святого Камбера. Я обещал это, там, в Сент-Кириелле, и я сделаю это. Я построю для тебя святыню, подобную которой никто никогда не видел во всех одиннадцати королевствах!»
Смешок святого определенно должен был прозвучать вслух, но в ушах Келсона все еще звенела тишина.
«Дорогой мой юный защитник Света, неужели ты в самом деле думаешь, что для меня нужно строить здания и так хранить мою память? Памятник мне — в сердце каждого мужчины и каждой женщины, кто во все века был готов пожертвовать собою во имя Света и Истины».
«Я не собираюсь тебе противоречить, — ответил Келсон, — но памятник много значит для людей. Им требуется место, где можно сосредоточиться. Ты… не возражаешь, если я построю молельни?»
Смех призрака прозвучал подобно маленьким серебристым колокольчикам в пределах купола, и он покачал головой.
«Это человеческая слабость — и слабость Дерини, — сказал он. — Ты можешь строить свои святыни, если это даст удовлетворение тебе и им. Но храни то, за что я боролся: это гораздо важнее».
«Да, господин, — покорно ответил Келсон. — Э-э, есть ли у тебя какие-нибудь советы насчет Конала? Что мне с ним делать?»
Лицо призрака стало задумчивым, даже немного мечтательным.
«Ты должен сделать то, что должен, Келсон Халдейн. Долг короля — казнить и миловать в соответствии с обстоятельствами. Только ты можешь решать».
«Но ты не можешь дать мне никакой подсказки?» — настаивал Келсон.
«Ты должен слушать свой внутренний голос. После молитвы и медитации ты будешь знать, что делать».
Но когда Келсон собирался еще спросить о чем-то, фигура приблизилась и протянула руки к голове Келсона.
«А теперь иди с миром, сын мой, — раздался у него в сознании голос, когда руки легко коснулись его волос. — Силы и процветания тебе, король Гвиннеда».
Коснувшись волос короля, фигура исчезла — быстрее, чем Келсон успел моргнуть глазом, а купол уже распадался на тысячи нитей, издающих легкий музыкальный звон. Купол опал до барьера-круга, а затем круг тоже растворился на каменном полу под музыку, звучащую в душах. Несколько секунд никто не двигался, только сотни людей переводили взгляды с Келсона на Конала и обратно. Но когда Келсон наконец вздохнул и встал, чуть покачиваясь, шепот вновь возрождающейся жизни пронесся по залу, как очищающий ветерок. Дугал опустился на колени рядом с Коналом и достал пузырек из синего стекла из ягдташа Тирцеля.
— Что это? — прошептал Келсон, прикладывая руку к шее Конала, чтобы попытаться найти пульс, одновременно рассматривая пузырек.
— Мераша, чтобы нам не беспокоиться зря, пока ты его не казнишь.
Лицо Келсона исказила гримаса: он отчетливо помнил два своих собственных опыта с нею, но знал — это самый разумный путь.
— Ты так уверен, что я казню его? — спросил он.
— У тебя нет выбора, — сказал Морган, склоняясь рядом с ним и приподнимая голову Конала, когда Дугал вынул затычку из пузырька. Откуда-то появился Арилан и встал рядом, скрестив на груди руки. — Даже если бы он смирился, в чем я очень сомневаюсь, ты не можешь оставить его в живых, как не мог пощадить и Джедаила Меарского. Романтические мечты о спасении сбившегося с пути принца от бесчестья и смерти привлекательны, но никогда не сбываются в реальной жизни.
Подавленно склонив голову, Келсон вздохнул.
— Не знаю, понимаете ли вы, насколько я устал покупать жизнь ценою смерти других, — сказал он очень тихо.
