Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается
— Так ведь дикари вокруг, Ахим! Или ты забыл?
— Ну раз вокруг, поди поковыряй вон те мешки. Может, там какой дикарь прячется.
Рикер нервно хохотнул, но с места не сдвинулся. Выкрутасы деда Ахима были ему хорошо известны. Старый забавник! Ради таких вот внезапных откровений и мудреных словес он в сторожку и захаживал — не все ж одних коняг обхаживать.
— Да ладно тебе! Я ведь просто сказал.
— А просто говорить не надо. Надо с мыслью говорить. А то «к врагам переметнулся»! Может, мухомором стал?
Желтые зубы не красили улыбку конюха, но зато хоть были довольно ровными и не наводили на мысли о заборе, который скорее пора поправить, пока он окончательно не завалился.
— Кто такой-то хоть? — уточнил для порядку Ахим, хотя и знал обо всем гораздо больше собеседника.
— Кто?
— Ты сам разговор завел про кого-то, кого господином зачем-то назвал.
— Да почем я знаю? Я когда поутру коней нашенским гвардейцам седлал, слышал, как они, ну, типа спорили, отыщется тот или с концами пропал.
— Болтовство одно. — Ахим поднес кастрюлю к кружке гостя, но тот от добавки отказался. Надолго отлучаться из конюшни было чревато. — А что, даже имени его не называли?
— Я так понял, что они толком сами не знали. Ты, кстати, сегодня будь начеку, дед. Я еще слышал, что к нашим под вечер может этот, как его там, Скирлох с дочкой пожаловать.
— На смотрины, что ль?
— А кто их разберет! — Рикер допил кружку, вытер рот рукавом и стал с самодовольным видом запахиваться, разглаживая длинный мех. — Мне уж больно их санная повозка нравится. С верхом, с сиденьями мягкими, упряжка продольная — любо-дорого!
— Да уж что дорого — это как пить дать, — согласился Ахим, громко откашливаясь, чтобы заглушить донесшееся из-за мешка предательское похрапывание. — За предупреждение благодарю. Этот Скирлох напрасно к нам сюда мотаться не будет.
Он вместе с Рикером встал из-за стола и вышел на крыльцо под предлогом размяться да морозцем подышать. Если бы конюх задержался в избе еще ненадолго, от любопытных вопросов о посторонних звуках Ахиму было бы не отвертеться.
— Чуешь, как кусается? — Рикер потрогал языком вмиг заиндевевшие усы.
— Так на то и зима, чтобы жарко не было.
— Экий ты все-таки странный, дед! Ничего тебя не удивляет, ничего не интересует. Всему-то ты ответ подберешь.
— Потому и не удивляюсь, что интересуюсь. Может, как-нибудь на охоту сходим? Я тут на днях медведя ночью слышал.
— Да иди ты сам на своего медведя, — хохотнул Рикер и сбежал с крыльца. — Мне и зайцев хватает. Ну, бывай! Не прощаюсь.
Ахим постоял для порядка некоторое время перед сторожкой, растер снегом лицо, прошелся взад-вперед, чтобы его успели как следует разглядеть из хозяйских покоев, если кому досуг, и вернулся в дом.
— Хорош дрыхнуть! — пнул он по вытянутой ноге сладко прикорнувшего за мешками гостя. Тот охнул и сел, судорожно поправляя сползший на затылок платок. — Уходить тебе пора. Сумерек ждать не будем. Тут в любой момент заварушка начаться может.
— Пожрать дашь? В дорогу.
Гонцов от шеважа Ахим старался не обижать. Все-таки какие-никакие, а меньшие братья вабонов, по чьей-то злой воле записанные в изгои. Проникая сюда, к нему, чтобы передать последние новости из Пограничья, они рисковали жизнями и почти ничего за это не просили. Пожрать… Накормить — вот самое малое, что он мог для них сделать. Для каждого в отдельности, разумеется. Потому что если удастся замысел, ставший целью его собственной жизни, то результатом будет всеобщее благо, которое позволит вабонам больше не тратить время вдали от семей на заброшенных заставах, не бояться вторжения диких соседей, а тем, в свою очередь, бросить дурацкую привычку ночевать на деревьях и перестать пугать детей появлением железных врагов, которых не берут острые стрелы. Чтобы это стало именно так, должно еще многое произойти, многое измениться, должны заставить говорить о себе их общие предки, венедды, могучие и бесстрашные, первая вылазка которых, увы, оказалась бесплодной. Но за первым отрядом обязательно придут другие. Уж он-то об этом позаботится. Только сила сможет принести на берега Бехемы долгожданный мир и покой. Сила и правда. Сила должна быть непреодолимая, а правда — бесспорная. Не как сейчас: у каждого правда своя, а если копнуть поглубже, то это и не правда вовсе, а целая система устоявшегося, продуманного обмана. Первыми дали слабину венедды. Она обернулась для них потерей части, вероятно, лучшей части некогда единого народа. Много кланов ушло тогда в поисках лучшей доли, но немногие добрались в итоге до безопасной равнины, где и был основан Живград, нынешний Вайла’тун; Потом уступили вероломному обману потомки венеддов, вабоны, нашедшие смехотворную причину для того, чтобы исторгнуть из себя своих братьев и сестер, отличных лишь по цвету волос. Кто-то посчитал, что они недостойны жить вместе с остальными, и изгнал в окружавшие равнину леса, кишевшие в те времена диким зверьем. Изгнанников назвали дикарями, выждали, пока они расправятся с наиболее опасными лесными обитателями, а потом развернули охоту на них самих. Вот и вся нехитрая история, которую Ахим во всех подробностях с удивлением познавал в детстве. На самом деле Ахимом его звали только здесь, среди вабонов. При рождении он получил от отца другое, настоящее имя — Светияр.
Завернув в полотенце вяленой рыбы, сушеных фруктов и краюху хлеба, Ахим протянул кулек гостю, который радостно и не благодаря, как само собой разумеющееся, сунул его вглубь своих меховых лохмотьев и прижался щекой к окну. Некоторое время он таким образом приглядывался и прислушивался, потом, убедившись, что все тихо, бросил прощальный взгляд на добродушно улыбающегося хозяина и проворно выскользнул в дверь.
Где-то забрехала собака.
Этот парень — тертый калач, он до своих доберется, как добирался уже не раз, разнося в оба конца важнейшие сведения.
Сегодня он сообщил Ахиму то, о чем сторож подозревал еще после недавнего сна, в котором ему было дано очередное откровение. Один из двух главных военачальников вабонов решился на поступок, о котором давно мечтал и Ахим, и все те, с кем он поддерживал как зримую, так и незримую связь. В замке его, разумеется, расценят как страшное предательство. Шеважа, поняв по-своему, уже сочли проявлением трусости со стороны вабонов. На самом деле это была необдуманная, но искренняя попытка примирения. Передать дикарям в качестве залога будущей дружбы самую священную святыню вабонов, доспехи Дули, мог только тот, в ком проснулась совесть и заговорил голос далеких предков.
Хорошо это или плохо, что окончательный выбор пал на Демвера Железного, до сих пор считавшегося безупречным воином и бессменным командующим самых жестоких врагов шеважа, сверов, Ахим до конца не знал.
