Ольга Громыко - Год крысы. Путница
Альк все-таки нашел в себе силы махнуть на него клинком. Райлез на сей раз не стал уклоняться — тут и ребенок смог бы отбить, а потом приставить острие к открывшейся шее противника.
Но едва раздался звон стали, как саврянин взвился, будто птица, притворявшаяся подбитой, пока не отвела лису от гнезда. Крутанувшись, но не разрывая мечей, ставших мостиком к неуловимому прежде врагу, Альк прихлопнул его клинок своим вторым, защемил и дернул.
Меч Райлеза, кувыркаясь, улетел под самый потолок, а в следующий миг путник оказался приперт лицом к стене: один клинок упирается слева под лопатку, второй — в правую почку. Куда трепыхнешься, там и насадишься.
— А я, — сказал Альк совершенно спокойным, без всяких признаков боли, голосом, — в детстве играть не очень-то любил. Тренироваться было интереснее. В том числе — с повязкой на глазах.
— Если ты меня убьешь, — тяжело дыша, пробормотал Райлез, — то никогда не освободишься! Я тебя не отпускаю! Мы с тобой связаны одной…
— Ну и Саший с тобой и этим узлом.
Рыска уже знала этот звук: короткий влажный хруст, с которым полоса стали втыкается в тело. И крик — он мог быть человеческим или крысиным, громким или сдавленным, пронзительным или захлебывающимся, как сейчас, но всегда последним. Ни с чем не спутаешь.
Альк выждал, пока клинки не перестанут содрогаться, выдернул их и отстранился, давая телу сползти на пол.
Рыска, в спешке обдирая ладони и колени, спустилась-скатилась с уступа.
— Ну что?!
— Ну все, — пожал плечами саврянин. — Одним сумасшедшим меньше.
— А нож?! Куда он тебе попал?
— Не попал. Так, царапнул.
Девушка, по опыту зная, как могут выглядеть царапины Алька, торопливо ощупала его живот и бок. Но на этот раз саврянин не храбрился: ранка оказалась совсем пустячной, Рыска на кухне порой сильнее резалась.
— Альк… А как же теперь… — спохватилась она, пятясь.
— Никак, — ровно ответил саврянин, отряхивая клинки. — Подай-ка ножны.
— А вдруг бы…
— Нет. Он врал. Или мне, или себе.
— Точно? — Рыска пошарила по полу, почти сразу наткнувшись на рубашку. Ножны пришлось искать дольше, они отлетели почти к стене.
— Точнее не бывает.
— Откуда ты знаешь? Ты ж говорил, что дара здесь нет!
— Это не дар. — Саврянин наугад протянул подруге руку. — Это мозги. Уверяю тебя, их вполне хватило для верного выбора.
ГЛАВА 31
В день травли чужой крысы все члены стаи относятся друг к другу раздраженно и недоверчиво.
Там жеЖар сидел у костра нахохленный и злой. Челюсть у него опухла и ныла, даже цигарку смолить больно. После мизантропа не очень-то и хотелось, но больше делать было нечего — с руганью нарезать круги у входа парень устал. К тому же зловредные саврянские комары разделяли отвращение Алька к курению и с недовольным писком вились за пределами дымного кокона.
Путник относился к ожиданию куда спокойнее. Сначала листал маленькую пухлую книжицу в потертом переплете, потом достал из сумки перо с чернильницей и стал что-то дописывать в конце, чутко вскидывая голову на шум. Но тот приходил большей частью с реки, невидимой за деревьями, а не из пещер.
— В тайной службе, что ль, подвизаетесь? — без особого интереса спросил Жар, щелчком отправляя окурок в костер. Комары взвыли от восторга. — Отчет им кропаете?
— Нет, — рассеянно ответил путник на оба вопроса. — Это для себя. Ну и для Пристани, когда будет что показать.
— А чего строчите-то? — Подглядеть вор не пытался: все равно читать не умеет. Эх, Рыска ж сто раз предлагала научить… Если все обойдется, то непременно согласится! Сам попросит! Лишь бы обошлось…
— Наблюдения.
— Гляжу, много уже наблюли? Крысолов усмехнулся.
— Это мои заметки о путничьем даре, — пояснил он. — Предположения, откуда он берется, размышления о его сути, смысле и цели. И… исключения.
— А Альк с Рыской у вас навроде крыс у лекаря? — прозорливо заметил Жар. — Сдохнут — значит, слишком густо снадобье заварил?
— У крыс нет выбора. А у твоих друзей — есть. И я не мешаю им его делать.
— Угу, только убить грозитесь, если ошибутся, — мрачно поддакнул вор, забывчиво хлопнувший по комару — и несчастной челюсти.
— Если бы ты видел то же, что и я, то предпочел бы пресечь саму возможность ошибки.
— А сейчас не боитесь?
— Боюсь, — со вздохом признал путник.
— Но верите в своего ученика? — предположил вор. — Что он все сделает правильно?
— Верить в Алька?! — Крысолов в шуточном ужасе закатил глаза. — Это все равно что верить в ураган, нашествие саранчи или лично Сашия. Я верю только, что он сделает. А дальше нам остается только молиться.
— Но что в них с Рыской такого особенного?
Путник отлистнул книжку на несколько страниц назад, задумчиво поглядел на разворот, не читая, а будто размышляя: просто не ответить или ответить и убить, чтоб никому не разболтал.
— Она не пытается подчинить себе свечу даже в мыслях. А он добровольно одалживает ей свой дар. Видно, поэтому их связка и обрела такую силу. Удача, как и птица, не любит сидеть в клетке. Сколь бы высоким ни был потолок, для свободного полета ей нужно небо. — Путник одобрительно двинул бровями, обмакнул перо в чернила и принялся записывать красивую мысль.
— И чего, такое впервые за всю историю Пристаней произошло? — не поверил Жар. — Все путники жадно вцеплялись в эту треклятую свечу, а она так же яростно противилась?
— Нет. — По лицу Крысолова скользнула тень. — Не впервые. Думаешь, нам самим нравится терять учеников и друзей? Мы уже веками ломаем головы, как этого избежать.
— А что тогда мешает вам лепить путников-свечей по обоюдному согласию? Или боитесь, что такие ученики живо вас с трона скинут?
— Ты забываешь о еще одной заинтересованной стороне.
— Какой?
Путник молча положил перо между страницами и пробежался пальцами по бедру — будто маленькими шустрыми лапками.
* * *На ночлег работники укладывались поздно, прежде в это время уже третьи сны глядели. Ветер уволок с острова дым, но тревожный запах остался. Гореть-то тут больше нечему, камыш — зелень одна, ивняк тоже в самом соку, от закатившегося уголька не займется. Да и откуда угли после сена? Пламя стеной стояло, а на его месте только два черных пятна осталось. Но поди объясни это свербящему внутри червячку.
Особенно неспокойно почему-то было Цыке. Уж он по-всякому ложился: и на спину, и лицом к костерку, и задом, но Саший продолжал щекотать его соломинкой. Попеременно вспоминались то лица побитых и обкорнанных саврян, когда их плот отпихивали от берега, то стоящая в воротах Фесся — зареванная, растрепанная, чем-то неуловимо на них похожая. Может, незаслуженной обидой на него, Цыку?
