Евгений Малинин - Драконья алчность, или Дело Алмазного Фонда
На моей протянутой вперед ладони покоились алмаз Шах, исписанный по граням арабской вязью, изумрудная брошь, сапфировая брошь и эгрет в виде фонтана, а по мне, так просто красивая шпилька. Как это ни странно, но первым около моей руки оказались музейный старичок со своей очкастой сотрудницей. Благоговейно склонившись к моей ладони, он дрожащими от восторга пальцами едва касался драгоценностей и плачущим голосом твердил, как заведенный:
– Господи, они нашлись!!! Господи, они нашлись!!! Господи, они нашлись!!!
После трех-четырех таких повторов к нему присоединилась тетенька. Тыча указательным пальчиком в переносье своих очков и не отрывая глаз от моей ладони, они завела свое:
– Мефодий Ильич, не волнуйтесь!!! Мефодий Ильич, не волнуйтесь!!! Мефодий Ильич, не волнуйтесь!!!
При этом оба не решались принять найденные мной «экспонаты», словно опасались, что они снова исчезнут! Только через пару минут к ним подтянулись милицейские генералы и прочие «служители порядка». Вытянув шеи они старались через плечи музейщиков разглядеть, что же это такое я отыскал в пыли под витриной.
Наконец мне надоело слушать причитание старика и его дамы, а также молчаливое, но назойливое сопение стражей порядка. Твердо взяв старика за руку, я перевернул ее ладонью вверх и высыпал поблескивающие «игрушки» в эту морщинистую, чуть подрагивающую ладонь.
– Получите свое добро и… всего доброго… – быстро пробормотал я, потому как вдруг заметил в стороне от общей группы, того самого типа в штатском, который накрыл нас с Корсаковым за подслушиванием, а потом еще и стрелял в меня!.. Гад!!
Старик мгновенно прикрыл второй ладонью полученное им сокровище, а я тихо, одними губами быстро забормотал заклинание Отводящего Морока. Спустя пару секунд сыщик в штатском как—то странно дернулся, забегал глазами по выставочному залу, словно пытался что-то разглядеть, а потом сделал неуверенный шаг в сторону толпящихся людей.
Я осторожно выскользнул из толпы и произнес еще одно, короткое … сложносоставное заклинание. Теперь, во-первых, все эти люди будут абсолютно уверены, что кроме них в зале Алмазного Фонда никого кроме них не было! А во-вторых…
Ухватив стоявшего раскрыв рот Тольку за рукав, я потащил его к выходу, и услышал за своей спиной дрожащий голос старого музейного работника:
– Ну, Николай Васильевич, вы и ваши люди настоящие… профессионалы… настоящие… сыщики!! Это ж надо, вернуть государству такие ценности!! За такие… подвиги «героя» давать надо!..
Вот так!
Через десять минут мы с Корсаковым уже сидели в его старенькой «пятерке». Он вставил ключ в замок зажигания, но вместо того чтобы завести мотор, вдруг повернулся ко мне и на выдохе выговорил:
– Ну, рассказывай!..
– Что рассказывать?! – состроил я удивленную физиономию.
– Как – что?! Все!!! – гаркнул Корсаков и… закашлялся.
Прочистив горло, он продолжил:
– Я же видел, что ты просто… э-э-э… растворился в стене!.. Раз-з-з, и все! А потом оказался совсем в другом месте, да еще с этими побрякушками. Где ты их… откопал?!!
Я покрутил головой и усмехнулся:
– Ну, ты насочинял… «В стене растворился!.. Побрякушки откопал!..» – посмотрев ему в глаза долгим пристальным взглядом, я веско произнес, – Нигде я не растворялся и ничего не откапывал!.. Если хочешь знать, мы с тобой вообще не были ни в каком фонде… Хотели пойти, но не пошли!
– Как это не пошли?! – ошарашено переспросил Толька, – Нас же там с десяток человек видели!
– Никто нас не видел… Никто нас не слышал… И вообще, мы с тобой собирались на церемонию вручения премий МВД. Еще можем успеть…
И тут Корсаков внимательно оглядел меня. Глаза его округлились, дрогнувшие руки сами собой легли на рулевое колесо, и пальцы крепко обхватили баранку. Он с трудом сглотнул и враз охрипшим голосом спросил:
– А что это с твоим костюмом стало?.. Словно ты пару недель… по пыльной пустыне в нем бегал?!!
– И по пустыне тоже… – медленно, очень устало и тоскливо проговорил я и закрыл глаза.
Корсаков был умным и чутким человеком, он больше не стал мне задавать вопросов, а завел двигатель и повел свой чудесный автомобиль к дому. Там мы быстро умылись, я как смог, привел себя в порядок и мы отправились в концертный зал Россия. Там я встретился с неожиданно освободившимся полковником Саленко, Сергеем Маратовичем и имел с ним довольно длинную беседу. Полковник говорил много, охотно и в приподнятом тоне, но в конце беседы вдруг поморщился и чуть высокомерно бросил:
– Слушай, Сорокин, у тебя и так-то физиономия… неблагонадежная, так ты еще манеру взял одеваться в какие-то обноски! Что там, в вашей периферии и кроссовок приличных купить нельзя?!
Я состроил виноватую физиономию и пробормотал, что постараюсь исправиться.
В свой родной город я уезжал вечером следующего дня, и в течение всех этих «московских» суток чувствовал, что Корсакову страстно, до изжоги и мурашек в кончиках пальцев, хочется меня порасспросить, но он сдержался. И только, когда мы уже стояли на перроне вокзала, Толик осторожно поинтересовался:
– Слушай… а этих… ну… в фонде… тоже ты… все забыть заставил?..
Я посмотрел ему в глаза и понял, что он уже провел какое-то свое расследование и знает состояние памяти у присутствовавших вчера на выставке Алмазного Фонда России. Поэтому я кивнул и коротко ответил:
– Тоже я…
В этот момент поезд мягко тронулся, и я аккуратно, стараясь не задеть стоящего на площадке проводника, прыгнул в вагон. Корсаков прошел несколько шагов вслед за неторопливо движущимся вагоном, а потом остановился и громко крикнул:
– Расскажешь мне потом!!! Все!!! Я буду ждать!!!
Поезд набирал ход, и скоро платформа… вокзал, да и сама Москва остались позади. Народ в купе укладывался спать, лег и я.
Уже в полудреме мне вдруг вспомнился последний крик Тольки и я подумал: «А почему бы и нет?.. Почему бы и не рассказать?..»
А потом мне приснился сон. Простой, не вещий сон.
Я лежал на своей нижней полке в мерно покачивающемся вагоне. Мягкий перестук колес создавал необходимый для ночи музыкальный фон, и потому сон мой был кроток и спокоен… А на столике между двух купейных полок в своей замызганной набедренной повязке молча сидел Поганец Сю и, развернув свои огромные уши, с мягкой, не «своей» улыбкой ласково смотрел в мое спящее лицо…
Конец второго дела
