Юлия Латaынина - Сто полей
– Ах ты, арбузная плеть, сколько под тебя добра ни клади, – все криво растешь.
Господин Шуш обиделся и отправился в ставку аравана Баршарга вступаться за бедняков, а наутро в деревне созвали мирскую сходку. Люди ходили радостные и ели казенных свиней, а богачи попрятались по домам, и только подхалимы их распускали слухи: заложные покойники, мол, вредят урожаю.
Араван Баршарг прискакал на сходку с двумя сотнями варваров.
– Сколько в деревне земли? – спросил Баршарг.
– Триста шурров. Сто шурров общинных, и двести – государственных.
Это, надо сказать, не значило, что у общины одна треть земли, потому что каждый государственный шурр был в три раза больше общинного, а государева гиря – на треть тяжелее.
– Так какого ж беса вы скандалите из-за ошметков? – сказал араван Баршарг, – пусть общинные земли останутся за владельцами, а государственные раздайте тому, кто хочет.
И уехал.
А вечером Хайша Малый Кувшин ел квадратный пирог, и круглый пирог, упился пьян и плясал в обнимку с хозяйским сыном и кричал:
– И мне, и тебе! Деремся за зернышко, а рядом пирог гниет!
Той же ночью Хайша Малый Кувшин отправился в Козий-Гребень, где были схоронены мешки с солью, – он договорился с чиновником, что тот, по военному времени, учтет соль по хорошей цене и даст землю получше.
* * *В это время араван Баршарг в командирской палатке с малиновым верхом, о четырех золотых углах, о пятистах золотых колышках, разбирал донесения и ответы на свои письма.
Настоятель храма Шакуника и наместник ответили вместе. Они были согласны с предложением о пятерых опекунах малолетнего сына Харсомы, но предлагали еще и учредить совет опекунов из ста наиболее уважаемых лиц.
«Наиболее уважаемых лиц» провинции предполагалось определять так: это были люди с собственным заводом, или лавкой, или виноградниками, или иным имуществом, приносившим в год не менее четырехсот ишевиков. Манифест государыни Касии уже загодя объявлял их врагами государства и кротами, роющими дыры в общем имуществе. Вследствие этого новая власть могла рассчитывать на их преданность.
Сын Баршарга, тысячник Астадан, откинул полог: у входа развевалось оранжевое знамя с изображением белого кречета, с севера на юг и с запада на восток тянулись безукоризненные ряды палаток, ровные, словно кусты винограда в огороженном винограднике. А войска все подходили и подходили.
Астадан удивился:
– Зачем им этот дурацкий совет?
– Они думают, – пояснил отец, – что я легко могу отдать приказ зарезать Даттама, но что я не решусь с помощью войска забрать власть у сотни «уважаемых лиц».
Сын аравана Баршарга очень удивился:
– Они что, с ума сошли? В Зале Ста Полей мы справились с тремястами чиновниками с помощью тридцати воинов. Неужели десять тысяч наших всадников не совладает с их глупым советом?
– Помолчи, маленький волчонок, – сказал араван сыну, – я не собираюсь обходиться с уважаемыми людьми, как с чиновниками.
И Бариша, секретарь покойного экзарха, написал сто писем ста уважаемым людям, и не стал спорить с Баршаргом.
Зрачки от горя по смерти Харсомы у него были квадратные, и Бариша думал: «Все в мире обречено на страдание, и государство обречено на страдание. Лучше уж ему страдать от насилия богатых, чем от насилия бедных, потому что насилие бедных, как ураган, и как разрушенная дамба, и как конец мира. И не этого ли хотел государь Харсома?»
* * *Вскоре пришли письма от Даттама и Арфарры.
Письмо Даттама поразило Баршарга. «Восхищен вашими мерами. Надобно решиться – либо мы, либо они», – лукавый, осторожный Даттам пишет такое!
Или это – ловушка? Или Даттам боится, что Баршарг не простил ему смерти брата, и намерен продать Баршарга столице?
Но письмо пришло не одно. Вместе с ним посланец Даттама передал Баршаргу мешок, развязав который, Баршарг онемел. В мешке были не бумажные деньги империи, и не золотые, право чеканить которые вытребовал Харсома, – в мешке были кожаные платежные поручительства храма, считавшиеся среди крупных купцов самым надежным средством расчета.
В мешке была сумма гигантская даже для сибарита и взяточника Баршарга – четыре миллиона ишевиков. Полтора официальных годовых дохода провинции – шесть лет содержания войска. Сухая записка рукой Даттама извещала, что господин Баршарг вправе употребить присланные векселя на благо государства Варнарайн и по собственному усмотрению.
Арфарра писал осторожней, всемерно одобряя меры аравана Баршарга по охране частной собственности, притом же и замечал, что привлечение богатых людей к управлению государством – не единственный, а может, и не лучший способ заинтересовать их в сохранении нынешней власти. «Следует занять у этих людей большие суммы денег под обеспечение государственными землями и предприятиями. Это навеки свяжет их с новой властью и восстановит их против Касии, которая в случае победы не только не вернет занятого, но и конфискует остальное», – писал Арфарра.
Да, – изумился Баршарг, прочитав письмо, – это уже не тот глупец, с которым я спорил о судьбах государства! Жизнь в королевстве горожан и рыцарей кое-чем его научила!
Или – нет?
Или Арфарра остался прежним фанатиком и неудачником? Или он и сейчас подписался бы под каждым указом государыни Касии, а в стране аломов научился не править, а всего лишь хитрить?
Ну да все равно, – не сумасшедший же он, вставать на сторону Касии, которая жаждет его головы вот уже пятый год, только потому, что он верит в те указы, в которые не верит она сама?
* * *Утром первого дня Лин, благоприятного для жертвоприношений предкам, в столице Варнарайна должны были состояться похороны государя Харсомы, и вслед за этим – первое заседание Совета Опекунов.
Араван Баршарг оставался на новой границе два дня, и все эти два дня в лагерь стекались вверенные ему войска; и в войсках его называли «Баршарг Белый Кречет», а в приграничных деревнях говорили, что он – потомок Иршахчана.
Дважды в эти дни гадал он на печени, и в последний день двое командиров Баршарга вытащили за ноги из его палатки молоденького чиновника, зазванного Баршаргом на гадание: сердце чиновника было вырвано из груди, и весь он был отчаянно исцарапан, словно не смог обороняться от слетевшихся в палатку подземных духов.
На третье утро конница Баршарга вылетела из лагеря, стремительная, как тень летящей птицы, тремя колоннами по трем превосходным дорогам, и за два дневных перехода до столицы две тысячи всадников во главе с Баршаргом столь же стремительно свернули в сторону. Араван Баршарг получил известие, что Даттам находится в посаде Белых Кузнецов.
