Фабрис Колен - По вашему желанию. Возмездие
— А что… что же я? — бормотал он. — Какой участи заслужили м… мы, все мы, приведшие зло на эти земли? Дитя мое, ступай, поговори со своей матерью, ступай… Варварская кровь… Я думаю… я думаю, что убил… Человека, который, возможно, был… я… возможно, был…
— Учитель! Учитель!
— Твоим отцом, — закончил Алкиад из последних сил.
Он вновь закрыл глаза, и голова его упала на бок.
* * *— Ваше величество!
Перед ним стоял стражник с поднятым забралом.
— Ваше величество, с вами желает говорить вестник.
— Вестник?
— Разведчик, ваше величество.
Полоний IV тщетно пытался унять дрожь в руках.
Он повернулся к своему трону и молча уселся на него. После этого, глядя прямо перед собой, разразился смехом — страшным смехом, в котором не было и намека на радость. Стражник судорожно сглотнул. В последнее время, из-за слухов о заговоре и все более и более удручающих новостей с фронта, его величество, кажется, начал сходить с ума. Поговаривали, что с наступлением темноты Император отправляется в темницы нижней части города и самолично истязает узников. Что, прежде чем прикоснуться к пище, он заставляет пробовать все свои блюда трех разных поваров. Все эти мысли со скоростью молнии пронеслись в голове молодого солдата.
Резко оборвав смех, Император коснулся лба дрожащими пальцами.
— Пусть войдет. А сам уходи.
Стражник повиновался, втайне обрадовавшись.
Двери распахнулись, и вошел человек, одетый в пыльные лохмотья. Волосы на его голове были всклокочены, за спиной болтался рваный плащ. Во взгляде читался сильнейший страх.
— Ваше величество… — начал он.
— Что? — невозмутимо спросил Император.
Разведчик сделал несколько шагов вперед. На вид ему было не более двадцати лет, но за это время он успел побывать в аду. Поле битвы, которое он оставил, было усеяно телами его лучших друзей. Нужно рассказать. Поведать об ужасе и абсурдности этой войны. О выжженных кислотой лицах.
— Ваше величество, наш полк — третий легион, возвращавшийся из Эзарета…
— Был разбит.
— Да, ваше величество.
— Ничего страшного.
Юноша медленно поднял голову.
Ничего страшного? Он подошел еще ближе и опустился на одно колено.
Позади него с шумом захлопнулись двери.
— Ваше величество.
По его щекам текли слезы. Бешеная скачка через равнины. Тела убитых братьев, которые ему пришлось покинуть. Страх и одиночество, которые он испытывал каждый вечер с наступлением темноты.
Опершись на подлокотники своего трона, чуда из нефрита, инкрустированного драгоценными камнями, Император осторожно поднялся и медленно спустился к нему.
— Встань.
Юноша медленно распрямился. Рядом с ним стоял его величество.
— Дай мне оружие.
Вестник посмотрел к себе на пояс, будто не понимая, о чем речь. Да, его меч — совершенно бесполезный — висел у него на поясе. Он вынул его из ножен и протянул своему государю. Тот взвесил меч на ладони и замурлыкал что-то похожее на детскую считалку.
«Пусть Изгнанье нам грозит,
Пусть на Запад путь лежит,
Пусть нам дует ветер в спину
И опасность нам сулит».
Продолжая напевать, в одной руке он зажал рукоять меча, а другую положил на плечо разведчику.
«Сами мы убили бога.
Ммм-ммм-ммм-ммм»
— Сами мы убили бога, — повторил он. — Ты веришь в то, что я — воплощение Единственного?
Не зная, что ответить, солдат кивнул.
И вдруг почувствовал, как острая боль пронзает ему низ живота.
Он опустил глаза. Меч Императора насквозь проткнул ему внутренности. Другая его рука по-прежнему покоилась у него на плече.
«За что?» — спрашивал взгляд юного солдата.
Император вытер клинок краем туники и выпустил меч из рук. Разведчик зажал руками разверстую рану и почувствовал, как по его пальцам стекает кровь. Он согнулся пополам, прижимая колени к животу. Его величество ткнул его носком башмака.
— Я болен, — сказал он просто.
И снова вонзил меч в тело. Стон боли.
«Смерть, — подумал Полоний IV. — Чужая смерть — это единственное, что поддерживает во мне жизнь».
У его ног бился в агонии скрючившийся разведчик. На каменных плитах пола ширилось темное пятно. Кровь заливалась в желобки между плитами.
Несколько минут Император как завороженный стоял и смотрел на это. Потом перевел взгляд на клинок своего меча, крутанул его перед собой, полюбовался игрой солнечных бликов. В глубине души он мечтал, чтобы все скорее кончилось.
* * *Она не спала.
Она не спала, и когда огромные бронзовые колокола монастыря пробили двенадцать, почувствовала облегчение. Монахиня отбросила тонкое одеяло, встала и заглянула в малюсенькое окошечко на двери кельи. Дат-Лахан спал беспокойным сном. Она это чувствовала. Кое-где пустынные площади были освещены дрожащим светом факелов. Была очень темная ночь, начинался дождь: крупные усталые капли ударялись о камень.
Сестра Наджа вышла из своей кельи.
Она поговорила с Тирцеей, но легче от этого ей не стало. Она надеялась, что исповедь успокоит ее, но ошиблась. Весь день воспоминания осаждали ее, как крепость. А ведь она всегда стремилась отгородиться от своего прошлого. И теперь, вместо того чтобы давать успокоение, безмолвие монастыря пугало ее. Никто не мог помешать воспоминаниям вернуться.
Вскоре к ней присоединились другие сестры. Это был час молитвы, час прощения и размышления.
Монахини шли маленькими шагами, опустив головы и спрятав руки в широких рукавах темных одеяний. Они шли в храм Скорби: помещение, в которое не проникал ни один луч света, созданное для ночных бдений. Двери святилища захлопнулись за сестрой Наджей, а она даже не подняла головы.
Дочери Скорбящей Матери опустились на колени на каменный пол. Каждая знала свое место. Сложив руки, широко раскрыв глаза, они глядели в темноту, будто пытаясь постигнуть ее тайну. Как того требовал обычай, я одна стояла, и никто из них не видел меня. Я была Голосом. Духом Единственного, который плыл по мутным водам смерти и иногда что-то изрекал моими устами. Иногда я видела. Иногда я знала. Но в нашей жизни от этого ничего не менялось. Мы были всего лишь свидетелями.
После нескольких минут абсолютной тишины одна из старших монахинь начала молиться.
«О Дух Единственного.
К тебе взываем мы в этот час.
Мы молим тебя за наших сестер из Эрикса, совершивших тягчайший из грехов.
Мы молим тебя за души наших братьев и наших сестер, ставших сентаями.
Мы молим тебя за тех, кто не смог изгнать демона из своей души.