У Чэн-энь - Путешествие на Запад. ТОМ IV
– Как же вы, премудрые братья, изволите проявлять мне свою любовь, когда я не осмеливаюсь принять даже приглашения вашей любезной матушки? – возразил Танский наставник. – Я ни в коем случае не посмею принять вашего приглашения и нынче же утром тронусь в путь. Молю вас не винить меня за это. Нарушение срока, установленного моим государем, явится преступлением, не заслуживающим никакого снисхождения.
Убедившись, что Танского наставника не переспоришь, хозяйка и ее сыновья рассердились:
– Мы от всего сердца предлагаем ему наше гостеприимство, а он упирается и слушать не хочет. Что ж, пусть отправляется! С какой стати утруждать себя напрасными уговорами!
С этими словами мать и сыновья отвернулись от Танского наставника и ушли к себе.
Чжу Ба-цзе снова не стерпел.
– Учитель, – проговорил он, обращаясь к Танскому наставнику, – не надо так важничать! Недаром говорится: «Если приглашают, нужно оставаться, не то вызовешь нарекания!». Мы бы еще месячишко пожили, потешили бы хозяйку и ее сыновей, вот бы и хорошо было. Зачем же торопиться?
Танский наставник снова вскрикнул от негодования и хотел было напуститься на него, но Дурень стал бить себя по щекам, приговаривая:
– Ведь говорили тебе «помалкивай!», – а ты опять лезешь!
Сунь У-кун и Ша-сэн прыснули со смеху.
– Ты что это смеешься? – напустился наставник на Сунь У-куна, и, прищелкнув пальцами, стал читать заклинание о сжатии обруча.
В полном смятении Сунь У-кун встал на колени и начал оправдываться:
– Учитель! Я ведь не смеялся! Честное слово, не смеялся! Молю тебя, не читай заклинание! Не читай!
Хозяин дома, видя, что ссора разгорается, не стал больше уговаривать их.
– Почтенный наставник! – вскричал он. – Не надо ссориться. Обещаю тебе завтра же ранним утром проводить вас.
С этими словами хозяин удалился. Он велел своим письмоводителям написать сто листков с приглашениями всем его родным и близким в соседних селениях, чтобы они завтра рано утром прибыли на проводы почтенного монаха из Танского государства, направляющегося на Запад. Затем он велел поварам приготовить прощальный пир, а своему управляющему приказал распорядиться, чтобы изготовили двадцать пар разноцветных флагов и пригласили музыкантов. Кроме того, он велел из монастыря «Наньлайсы» вызвать буддийских монахов, а из монастыря «Дун-я-гуань» – даосских монахов, причем предупредил, что все должно быть готово завтра к часу сы.
Слуги, получив распоряжения от управляющего, отправились выполнять их.
Вскоре стало смеркаться. После вечерней трапезы все удалились на покой. Наступила пора, когда
Над чужою деревней,
В ночных небесах пролетая,
Прошумела крылами
Ворон запоздалая стая.
Только звон колокольный
Да гул барабанного боя
Тихим ветром разносит
Над башнею сторожевою.
Опустели базары,
Безлюдно на улицах главных,
Ночники чуть мерцают
Сквозь щели в задвинутых ставнях.
Тонкий месяц блестит,
Веет ветер, колышутся стебли,
Задремавших цветов
Прихотливые тени колебля.
И Река серебристая
В небе течет безучастно,
Робких звезд хоровод
Озарив равнодушно и ясно.
Лишь под сенью густою
По-прежнему тень непроглядна,
Где кукушка кукует
Медлительно и безотрадно.
А небесная флейта[72]
Умолкла над спящей рекою,
И земля недвижима
В своем величавом покое.
Когда наступило время между третьей и четвертой ночной стражей, все распорядители и слуги поднялись и начали готовиться к проводам. Посмотрели бы вы, как суетились повара на кухне приготовляя прощальный пир, как переругивались между собой швеи, изготовляя флаги и знамена в помещении перед главным залом. Слуги тоже все были заняты: одни помчались за монахами, другие бросились за музыкантами. Рассыльные с приглашениями сновали туда и обратно, готовившие паланкин и выезд на конях ругались и кричали друг на друга. Шум не прекращался до рассвета. К девяти часам утра все было готово, и все благодаря несметному богатству хозяина.
Обратимся, однако, к Танскому наставнику и его ученикам. Они встали очень рано. К ним снова явилось множество слуг, чтобы ухаживать за ними. Танский наставник велел собрать поклажу и оседлать коня. Дурень Чжу Ба-цзе, услышав об отъезде, надулся. Бормоча что-то про себя, он принялся укладывать монашеские одежды и патру, а затем стал искать коромысло. Ша-сэн занялся чисткой коня и сбруи, а потом, взнуздав и оседлав коня, стал ожидать наставника. Сунь У-кун вручил наставнику посох с девятью кольцами, повесил ему на грудь суму с подорожной, и они только было собрались выйти, как хозяин и все его домочадцы стали просить путников пройти в большой зал. Оказывается, там все уже было готово для пиршества. Но пир этот был совсем не такой, как в первый раз.
На дверях и на окнах –
Распахнутые занавески,
Всюду хрупкие ширмы,
Все светится в утреннем блеске,
И большая картина,
Сверкая, висит посредине,
Возвещая гостям
Долголетье и счастье отныне.
А по стенам узорным
Развернуты свитки цветные,
Светят мягкими красками
Виды на них расписные:
Голубеет весна,
Зеленеет обильное лето,
Осень желтой листвой,
А зима белым снегом одета.
Из треножных сосудов
В узорах драконов занятных
Не спеша поднимаются
Волны дымков ароматных,
И повсюду увидишь
Средь этих паров благовонных
Черепах и сорок,
На курильницах изображенных.
Посмотри, сколько блюд,
Сколько тонких и редкостных брашен,
Каждый стол в этом зале
Нарядно цветами украшен
Леденцы в виде львов
Возвышаются пестрою грудой,
И уставлены скатерти
Тонкой цветною посудой.
Все к усладам зовет,
Все обилием радует взоры,
Перед входом, у лестниц,
Стоят наготове танцоры,
Музыканты сошлись,
Нарядясь в разноцветные ленты,
Перед пиром веселым
Настраивают инструменты.
На столах золоченых,
Расставленных в зале рядами,
Драгоценные вазы
Полны наливными плодами,
А парчовые скатерти
Шелком расшиты цветистым
И обильные кушанья
Маслом блестят золотистым.
Сладок рис отварной,
Удивительно вкусный и сытный,
И от постных супов
Поднимается пар аппетитный,
А душистого чая
И сладостных вин ароматы
Словно дымкою прелести
Зал оживляют богатый.
Хоть радушный хозяин
Не знатного происхожденья,
Но и яствам царей
Не уступят его угощенья.
А вокруг – восторгаясь
И пир возвещая великий,
Сотрясают и небо
И землю веселые клики!
В тот самый момент, когда Танский монах обменивался поклонами с хозяином дома, явился слуга и доложил:
