Сергей Садов - Дело о неприкаянной душе
– Ну… хорошо, – похвалил я. – А теперь давай тоже самое, но без книги.
Вот тут было хуже. Нет, первые два четверостишья мальчик рассказал верно, а вот дальше пошло совсем не то.
– У меня ничего не получается, – вздохнул мальчик, поняв, что сам запутался.
Я снова взял книгу. Посмотрел.
– Может, это потому, что ты неправильно читаешь.
Мальчик удивленно посмотрел на меня.
– Неправильно – это как? А как надо?
– Гм. Наверное, вот так. – Я взял книгу. Старательно наморщил лоб. Встал, держа книгу на вытянутой руке. – Итак, баллада…
Девица молодая
Жила в лесной глуши.
Неясно, на какие
Она жила шиши.
Окрестные крестьяне
Гадали день за днем,
Чем дева промышляет
В том домике своем.
И что это за рожи
К ней шастают в ночи?
И что за дым, опять же,
Курится из печи?
Все так и этак взвесив
Сошлись они на том,
Что дева куролесит
И гонит самогон.
Приезжим наливает
И денежки гребет.
А чтоб своим соседям -
Так нет ведь, не нальет!
Ну, жадная девица!
Тогда решил народ,
Что тут же в инквизицию
Немедля донесет!
Что гонит, значит, это…
Запретное она,
Но нету ведь патента
У девы ни хрена!
Явились в лес монахи,
Стучат девице в дверь.
Ну, кончит жизнь на плахе
Несчастная теперь.
– А ну, давай, подружка,
пора ответ держать!
Что гонишь ты? Вот кружка,
Должны мы пробу снять.
– Пожалуйте, хлебните,
Скрываться мне чего?
Давайте, оцените
Искусства моего!
Распятья отложили
Святейшие отцы…
Колбаска на газетке,
Лучок и огурцы.
И тут пошла потеха,
Они напились в дым,
И было не до смеха
Доносчикам одним.
Им на субботник рано
Пришлось с утра вставать.
После монахов пьяных
В лесочке прибирать…[1]
– Ты чему это ребенка учишь?! – услышал я возмущенный вопль за спиной.
Я поспешно обернулся.
– А, Аль, привет. А я вот тебя жду. С мальчиком занимаюсь. Стихи учим.
– Вижу. – Ни в словах, ни во взгляде Альены не было ни капли восхищения моими самоотверженными действиями. – Что это за творчество?
– Ну… так… сочинилось тут.
– Ага. – Альена вырвала у меня из руки книгу и взглянула на стихи. – Просто восхитительно. Значит, ребенку задали стихи выучить, а ты чему его учишь?
– Стихам, – важно ответил я и обернулся к мальчику. – Скажи, тебе ведь понравилось?
Тот радостно кивнул.
– Ага. А что такое «куролесит»?
Прежде, чем я успел ответить, вмешалась Альена.
– Не слушай разных глупостей. Этот большой балбес сам не знает, что наплел. Лучше забудь, что он тут наговорил.
Мальчик недоуменно пожал плечами. Потом посмотрел на часы и вздохнул.
– Мне пора. – Он аккуратно собрал книги. – До свиданья.
– До свиданья, – попрощался я с ним.
Мальчик взял сумку и зашагал к выходу.
– Ведьма молодая, жила в лесной глуши. Неясно, на какие она жила шиши. Окрестные крестьяне гадали день за днем, чем дева промышляет в том домике своем, – донесся до нас его радостный голос.
Альена мрачно посмотрела на меня.
– Доволен?!
– Зато выучил, – пожал я плечами. – Сама подумай. Ребенок мучается, учит эту балладу. У него не получается. А сейчас смотри. Разом все запомнил.
– Ты еще посоветуй ему рассказать ее в таком виде на уроке.
– А что, разве плохо получилось? По-моему, ничего.
Альена наградила меня тяжелым взглядом.
Я же поспешил переменить литературную тему. Как я понял, мы с Альеной совершенно по-разному оцениваем стихи. Что ж, в конце концов, и она не может быть совершенной. Должны же у нее быть хоть какие-нибудь недостатки? Однако подобное наблюдение я благоразумно высказывать вслух не стал.
– Ладно, дались тебе эти стихи. И вообще, я думал, ты рада будешь, что я пришел.
Альена пристально посмотрела на меня. Я ответил ей самым честным своим взглядом.
– Я рада. Спасибо. Но я была бы еще больше рада, если бы ты не выкидывал постоянно своих штучек.
– Тогда я был бы ангелом, а не чертом, – резонно заметил я.
– Да уж. – Альена хмыкнула. – Тебе надсмотрщик нужен.
– Да? А вот один джин говорил что-то про намордник.
– И намордник тебе тоже не помешал бы, – расхохоталась Альена. – Нет, ты только представь, каким симпатичным ты будешь в нем.
– Представил, – буркнул я.
В этот момент раскрылась дверь сорок второй комнаты, и на пороге показался дядя. Альена вмиг оборвала свой смех и поежилась. Наши шуточки позволили ей забыть о сдаче практики и снять напряжение. И вот сейчас она снова вспомнила, зачем здесь находится. Волнение разом нахлынуло на нее. Девочка даже побледнела. Пытаясь ее подбодрить, я пихнул ее в бок и показал большой палец. Отлично все, мол, держись. Альена слабо улыбнулась и на негнущихся ногах направилась в кабинет. И чего, спрашивается, волнуется? Ведь ясно, что практику она сдаст.
Я двинулся следом, но тут же почувствовал на плече руку дяди.
– А ты куда? Извини, но тут тебе не ваша школа. Сейчас будет собеседование и присутствие посторонних в этот момент совершенно нежелательно.
– Это еще почему? – возмутился я.
– А потому! Ты бы хотел откровенничать перед толпой? А она ведь, в отличие от тебя, врать не будет.
Тут дядя прав. Что-что, а врать Альена совершенно не умела. Точнее, я ни разу не слышал от нее вранья, поэтому сказать, умеет она врать или нет, не мог. Однако мне почему-то казалось, что нет.
– Ладно, я тут подожду, – буркнул я.
– Вот и правильно. – Дядя вернулся в кабинет и плотно закрыл дверь. Почему-то у меня даже в мыслях не возникло желание подслушать, о чем там будут говорить. Мне казалось, что если я это сделаю, то обману Альену. Я ведь действительно не знал, о чем она будет рассказывать. Вдруг ей не захочется, чтобы я это слышал? Да-а. Дожили. Кажется, я начинаю понимать ту самую мораль, которая сдерживает многие поступки ангелов. Какой глупый я был, когда смеялся над ней!
Я устроился на стуле и принялся ждать. Вот, блин. Вроде не я сдаю, а волнуюсь больше Альены. Самое же смешное состоит в том, что я прекрасно знаю, что она сдаст свою практику. Но вот было у меня такое ощущение, что реально дело вовсе не в зачете. Что за всеми этими практическими заданиями скрывалось нечто гораздо большее, чем просто желание педагогов поиздеваться над детьми, навешав им на лето какие-то поручения, чтоб каникулы медом не казались.
