Анджей Сапковский - Божьи воины
— Повсеместно известно, — продолжила она, — что, когда речь заходит о благе чего-то великого и важного, единицы в счет не идут. Единицами жертвуют. Ютта — единица. Что будет с нею? Ты бросишь ее как камень на бруствер?
— Не знаю… — Он с трудом сглотнул. — Не могу и не хочу прикидываться перед тобой, почтенная мать. Я действительно не знаю.
Она долго смотрела ему в глаза. Наконец сказала:
— Знаю, что не знаешь. Я не ждала ответа. Просто хотела, чтобы ты немного об этом подумал.
Вскоре после Петра и Павла, когда все поля уже голубели от васильков, наступило неприятное длительное ненастье. Места, в которых Рейневан и Ютта привыкли предаваться любовным утехам, превратились в грязные болота. Настоятельница какое-то время посматривала, как влюбленные кружат под аркадами монастырского сада, как смотрят друг другу в глаза, чтобы наконец расстаться и разойтись. Однажды вечером, совершив в аббатстве некоторые реорганизации по размещению монахинь, она вызвала их к себе. И провела в келью, выскобленную, вымытую и украшенную цветами.
— Здесь вы будете жить, — сухо известила она. — И спать. Оба. С этого часа. С этой ночи.
— Благодарим тебя, мать.
— Не благодарите, И не теряйте времени. Hora ruit, redimite tempus. [288]
Пришло лето. Жаркое лето 1428 года.
Неутомимый садовник неутомимо приносил все новые и новые сплетни. Капитуляция Яна Колды и потеря слёнзенского плацдарма, рассказывал он, растаптывая вытащенных из гнезд голеньких мышат, взбесили гуситов. В середине июля, в четверг после святой Маргариты, сироты в порядке реванша быстрой вылазкой напали и захватили Еленью Гуру, спалив город дотла.
Хоть это отняло у него немного больше времени, садовник принес также слухи из Чехии, вести, которых Рейневан и Самсон ожидали с нетерпением. Гейтман Нового Пражского Града, Велек Кудельник из Бжезницы, рассказывал садовник, сдирая дерьмо с вил, около святого Урбана ударил на страну баварцев. Гуситы сожгли Мосбах, резиденцию пфальцграфа Оттона, по долине реки Нааб дошли аж до Регенсбурга. Полностью разграбили и совершенно разрушили цистерцианское аббатство в Вальдербахе. С телегами, полными награбленного добра, вернулись в Чехию, оставив за собой пепелища.
Примерно в то же время, рассказывал садовник, ковыряя в носу и внимательно рассматривая извлеченное содержимое, Табор, чтобы выбить дурь из головы князя Альбрехта, вошел с диким рейдом в Ракусы. Сжигая, опустошая, грабя и не встречая сопротивления, табориты дошли до самого Дуная. И хоть лишь небольшой кусок отделял их от Вены, огромную реку форсировать они не смогли. И только демонстрации ради немного погрохотали с левого берега. Погрохотали и ушли.
— Наверно, — бросил Самсону Рейневан, — и наш Шарлей там был. И демонстрировал.
— Наверняка, — зевнул гигант, почесывая когтями шрам на голове. — Не думаю, чтобы в Константинополь он отправился без нас.
Накануне святого Иакова настоятельница снова вызвала Рейневана к себе.
На сей раз она читала «Книгу Божеского утешения» мэтра Экхарта, красивое и богатое издание.
— Ты давно не был в церкви, — заметила она, поглядывая поверх очков. — Забежал бы как-нибудь, перед алтарем постоял на коленях. Подумал о том о сём. Обдумал то да сё… Ах, правда, — подняла она голову, не дождавшись ответа. — У тебя нет времени. Вы заняты, ты и Ютта, страшно заняты. Ну что ж, понимаю вас и не осуждаю. Не всегда я была монашкой. В юности, стыдно признаться, мне тоже случалось активно воздавать почести Приапу и Астарте. И не раз мне казалось, что, будучи в объятиях мужчины, я оказываюсь ближе к Богу, чем в храме. Я заблуждалась. Однако это не мешает мне понимать тех, которым надо еще подождать, чтобы понять свою ошибку.
— Мы предоставили тебе здесь, — продолжила она, немного помолчав, — убежище и заботу. То, что нами руководствовало не только милосердие, ты уже наверняка понял. Наша симпатия также не полностью была результатом склонности и расположения, которые испытывает к тебе очень милая нам Ютта де Апольда. Были и другие причины. О которых пора поговорить.
Твой внимательный взгляд уже наверняка обнаружил, что наш монастырь несколько отличается от других. И он, следует тебе знать, отнюдь не единственный. Не только вы, утраквисты, видите необходимость реформы Церкви, не только вы к ней стремитесь. И хоть порой вам кажется, что вы очень радикальны в своих стремлениях, это не так. Есть такие, которые желают более значительных изменении. Идут гораздо дальше.
— Думаю, — продолжала она, — тебе известны тезы братьев из ордена Франциска, кои черпали из кладезя великой и таинственной мудрости, той самой, кою познал воодушевленный своею мыслью и волей Иоахим Флорский? Напомню: мир наш разделен на три Века и на три Завета. Век и Завет Отца, протянувшийся от Адама до Христа, был заветом и законом суровой справедливости и преоборения. Второй, Век и Завет Сына, начавшийся от Спасителя, был законом любви и мудрости. Третий Век наступил, когда великий Святой из Ассизы начал свое дело, и это есть век Духа Святого. Заветом которого является закон любви и милосердия. И царствовать будет Дух Святой до конца времен.
Сила Духа Святого, говорит вдохновенный мэтр Экхарт, — настоятельница положила руку на раскрытую книгу, — по-настоящему вознесет то, что наиболее чисто, наиболее тонко, наиболее возвышенно, воздымает искру души и возносит ее к самым вершинам в воспламенении и любви. Точно так, как это происходит с деревом: сила солнца берет то, что в корне его самое чистое и самое деликатное, и возносит до самых ветвей, на коих оно становится цветком. Точно таким же образом искра души возносится к свету, оторванная от своего первоначала. И достигает полного единения с Богом.
Так что видишь, юноша, приход Века Духа делает ненужным и излишним посредничество Церкви и священников, ибо все сообщество верующих непосредственно охвачено светом Духа, посредством Духа связывается и сливается с Богом. Посредники не нужны. Особенно посредники грешные и лживые.
— По сути, — откашлявшись, отважился Рейневан, — у нас, сдается мне, одинаковы и взгляды, и цели. Ибо точно то же говорили Ян Гус и Иероним, а до них Виклиф…
— То же самое, — прервала она, — говорил и говорит Петр Хелчицкий. Тогда почему же вы не слушаете его слов? Когда он учит, что произвол нельзя победить произволом, что на насилие нельзя отвечать насилием? Что война никогда не оканчивается победой, но порождает очередную войну, что ничего, кроме очередной войны, война принести не может? Петр Хелчицкий знал и любил Гуса, но ему было не по пути с насильниками и убийцами. Не по пути ему было с людьми, кои обращают взор к Богу, преклонив колени на устланном трупами побоище. Кои чертят знак креста руками, по локти обагренными кровью.
![Анджей Сапковский - Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/uploads/posts/books/54727/54727.jpg)
