Л. Астахова - На этом берегу
Когда он проснулся, в землянке царил полумрак, на землю спустился вечер. Запах отвара давно выветрился, и сквозь небольшую дверку внутрь лилась весенняя свежесть. Риан ходил где-то рядом, Гилд слышал, как он льет воду на землю, что-то копает, возится по хозяйству.
— Риан! — позвал он.
Тот мигом нырнул в землянку.
— Пить хочешь?
— Да.
Вода, поданная в чашке была прохладной, свежей и удивительно вкусной.
— Еще? — спросил хозяин, видя с какой жадность он пьет.
— Нет. Спасибо, вода замечательная!
— Я постирал твою рубашку, когда высохнет, можно будет её зашить.
— Что ты, зачем? — он почти испугался, а потом румянец смущения проступил на очерченных скулах. — Не надо было… я потом сам… правда, это лишнее… Спасибо тебе!
Он замолчал, не зная, что сказать. Кроме матери никто, никогда не стирал его вещи, да и она лишь в раннем детстве, дальше только он сам.
— Полотно не так-то легко достать, — пояснил Риан. — Я подумал, тебе будет приятно вернуть свою старую вещь?
"Нет, обязательно надо сводить его к горячему источнику" — подумал он, наблюдая за сородичем, бледным и взъерошенным. В свое время целебная вода сильно помогала ему. И просто поблаженствовать в тепле, смыть грязь, расслабиться тоже не помешает. Иногда это даже полезней и для души и для тела.
На ужин был лепешки с зеленью и горсть диких сушеных яблок. Скоро придется идти пополнять запасы муки, пускай даже ячменной, нерадостно понял он. Каждое его появление в деревне после очередной зимовки вызывало у поселян смешанные чувства, они за это время успевали отвыкнуть от общества альва. Кроме всего прочего каждый раз Риан ожидал от властей объявления охоты на нелюдей, потому что рано или поздно такое случалось. Для обмена у него имелись пять прекрасных бобровых шкур, и кувшин меда — взятка старосте. За долгую жизнь Риан научился разбираться в тонкостях человеческих отношений и пользоваться их слабостями в своих интересах.
Гилд поднялся с трудом, особой боли он не испытывал, но слабость давала себя знать. Спокойно лежать он не мог, не давало сознание, что он в тягость новому знакомому и затрудняет его во всем. В общем-то, лежал он, сидел или пытался кое-как передвигаться по землянке, это ничего не меняло, но успокоиться он не мог. Ему было неудобно есть пищу из Риановых запасов, неудобно о чем-то просить или принять помощь. В то же время, когда он спрашивал себя, хотел бы он остаться один, то получалось, что нет. Общество родича было ему приятно, и не из-за помощи, это как раз его и смущало больше всего, а из-за того общения, которого не было уже целую вечность.
Поначалу Гилд попытался отказаться от ужина, сказав, что не хочет есть, но Риан просто сказал:
— Тебе надо, — и пододвинул тарелку с едой.
Румяные лепешки лежали стопкой на выструганной из сосны посудине. Вместо того, что бы сесть за стол, Риан устроился на кровати рядом и разлил по кружкам душистый отвар. Что можно было сказать на это? Поблагодарить, но Гилд был и так бесконечно благодарен ему каждый раз. Каждый поступок Риана приводил его в изумление, потому что, хотя все было естественно, но ни заботы, ни внимания он не получал никогда и ни от кого. Что он мог дать взамен? Ничего. Хотя…
Гилд вспомнил, что у него есть деньги, на службе у герцога ему регулярно платили жалование. Большое или маленькое, он далеко не сразу смог оценить, ведь жизни в здешних местах он не знал. Раньше, в деревне, любая мелочь шла в расчет, принималась к обмену, деньги в лесу почти не были в ходу. Пройдя длинный путь через чужие земли, и попав в другое герцогство, он постепенно понял им цену.
Соблазн платить чужаку меньше, чем своим людям, десятник дружины безусловно испытывал, да Гилд, наверно, ничего бы и не сказал, потому что не понял. Но десятник верно рассудил, что если приказ взять альва на службу отдавал сам герцог, значит негоже обманывать чужака, кем бы он ни был, так же, как и травить его понапрасну ни к чему. Вот и вышло, что жалование он имел, как любой обычный стрелок.
Деньги Гилд конечно, тратил, но немного, так как ему вроде и не нужно было ничего. Одежду и обувь дружинникам выдавали, местные трактиры он посещал редко, утехам людей был чужд. При любой возможности, которая выдавалась, уходил в лес и бродил там один. Вдали от посторонних глаз он чувствовал себя лучше, никто не пялился на него и не шушукался за спиной. Поэтому деньги у него неизменно оставались.
— Риан, а в деревне деньги берут, можно расплатиться ими за еду?
Миндалевидные глаза альва чуть округлились:
— Конечно. Но деньги там редкая плата, их почти нет.
— Но расплатиться все-таки можно? — уточнил Гилд. — Потому что деньги у меня есть. Я не знаю, что сколько здесь стоит, но на еду их должно хватить.
Он уже потянулся к мешку, но Риан лишь улыбнулся:
— Потом. Мы же сейчас никуда не пойдем. До деревни полдня пути, тебе еще рано. Места здесь глухие и люди обходятся в основном без денег, но все равно они еще пригодятся.
Риан точно знал, что деньги можно дать мельнику за помол или саму муку. Водяная мельница стояла на отшибе, и её хозяин частенько посылал старших сыновей в город, а потому знал толк в серебряных и медных кругляшках. Староста тоже не отказался бы взять мзду серебром. Так что куда пристроить денежки всегда можно найти.
Вечер постепенно перешел в ночь, и весь следующий день был таким же спокойным. Риан исчезал проверить свои силки и ловушки, неспешно хозяйничал в землянке, но больше всего они говорили, вспоминая прошлую жизнь и былые места. Риан сам поражался тому, как много он говорит, словно и не было долгих лет молчания, словно и не прошла одинокая зима.
Разговор вновь зашел о дороге и лесе. Риан рассказал о здешних местах, об озерах, где водилась крупная рыба, о реке, что текла на север, через лес. Рассказ получился долгий, Постепенно вновь сгустились сумерки, близилась ночь, и оба альва забрались в кровать, продолжая неспешную беседу. Они тихо смеялись в темноте, вспоминая забавные моменты, описывали красивые места, что удалось повидать, и просто болтали ни о чем. Им было спокойно друг с другом, и мысли неспешно переходили в слова, а слова в образы, и картины увиденного вставали одна за другой. Их жизни не изобиловали радостями, но им было о чем поведать друг другу.
— Ты говорил, что общался с людьми, когда жил рядом с деревней? — напомнил Риан. — Значит, они не чурались тебя.
— Не совсем… — усмехнулся Гилд, — до правления Ньюри Ферана я бывал в деревне и меня никто не гнал. Я говорил с местным знахарем, а он бывал у меня, узнавал о травах. Я всегда был для людей чужаком, но меня никто не трогал, а потом Феран объявил охоту на ересь и нелюдей, но вышло, что на альвов. Так что своим для людей, я не был никогда. А ты?
