Юлиана Суренова - Потерянные души
— Не вини во всем только его, — промолвил Черногор.
— Почему ты защищаешь Яросвета, даже не зная, что он сделал!
— Потому что это не важно. Пресвитер уже давно мог бы найти тысячу и одну причину для начала похода.
— Его люди убили священника!
— Множество колдунов становятся невольными свидетелями гибели священников, и не один Яросвет виноват в том, что может случить-ся.
— О чем ты говоришь!
— Никто из нас не свят. Ты можешь с тем же успехом обвинить во всем и меня, ибо не далее как вчера я сам стал причиной смерти одного из священнослужителей.
— Что произошло? — старик нахмурился.
— Желая отомстить мне и людям, которым я помог, он воззвал к силам Потерянных душ. Я смог защитить других, но не его само-го: гнев сжег священника как факел.
Насторожившийся было Велимир облегченно вздохнул:
— Но это ведь совсем другое! Он сам себя погубил и ты тут ни при чем, в то время как колдуны Яросвета не просто расправились с проповедником, подошедшим к их деревне, но прибегли для этого к помощи колдовства!… Постой-ка, — он сам себя прервал. — Ты сказал, что священник использовал власть Потерянных душ. Но разве лишенный дара способен на такое?
— Для этого не нужно быть колдуном, достаточно лишь знать слова заклятий.
— Но откуда…
— Они были в архиве первосвященников.
— В потерянном архиве! Значит, они нашли его! Вот откуда эта уверенность в речах Пресвитера! Выходит, все не случайно. Они ре-шили выпустить на волю гнев Потерянных душ! Глупцы! Может статься, что в мире не найдется силы, способной под-чинить себе вырвавшихся пленников и тогда умрет все: и небо, и земля…
Казалось, Черногор не слушал его, думая о чем-то совсем другом. Его брови сошлись на переносице. — Пресвитер уже призвал верующих в поход против нашего народа? — спросил он
— Нет, — качнул головой Велимир. — Но к тому все идет. Мне стало известно, что он провозгласит войну в день Первосвященника Рода, в конце праздника. А это значит, у нас чуть больше недели.
— Не торопишь ли ты события, наставник? Ведь пока еще ничего не произошло.
— Мы должны постоянно думать о будущем, чтобы миг ненастья не стал неожиданным.
— Колдовской совет принял решение?
— Мы ждали тебя.
Черногор откинулся назад, прикрыв глаза, но жгучий пламень его взгляда продолжал мерцать, пробиваясь сквозь длинные ресни-цы.
— А что думаешь ты?
— Пытаясь бороться, мы потеряем все, — промолвил старик, — ибо победителей в этой войне не будет. Боль, горе, смерть… Многие проклянут день, в который пришли в этот мир. А затем, когда от прошлого и настоящего не останется ничего, когда будут отрину-ты все законы и обычаи, придет время битвы, в которой не будет победителя… Я думаю… Я надеюсь, что, может быть, еще не позд-но, что мы еще можем обратиться к священникам с просьбой принять наше покаяние. Да, если они согласятся, мы лишимся всего, что у нас оставалось до сих пор: дара, веры, свободы… Но если так мы сохраним жизнь народу…
— Ты полагаешь, люди согласятся? — Черногор горько усмехнул-ся. — Зачем им наше покаяние, когда лишенные дара считают, что оно ничего не изменит? Привыкнув сами давать ложные клятвы, они не поверят нашему слову.
— Это так. И, все же, стоит попытаться.
— Не делай этого, Велимир. Ты только расколешь наш народ, об-речешь на медленную смерть.
— Нам не выиграть в войне, победить в которой мы не хотим, боясь в одночасье уничтожить то, чего добивались веками. Тебе из-вестно пророчество. Может быть, покаяние — путь к тому будущему, что нам было обещано, — он пристально взглянул на Черногора, словно ожидая, что тот скажет, но Старший молчал, погруженный в размышле-ния. — Я хотел, чтобы ты знал все, прежде чем примешь решение. От твоего слова очень многое зависит. Лишь ты можешь сделать так, чтобы мы были едины в своем решении. Тебя послушают.
— И чего ты ждешь от меня, наставник? — вздохнул колдун. — Чтобы я солгал, сказав, что путь покаяния ведет к жизни, когда я ясно вижу, что на нем колдуны ничего не найдут для себя?
— Да почему ты так уверен в этом! — вскричал Велимир. — Мне все больше и больше кажется, что ты просто не хочешь думать о возмож-ности подобного пути! Тебе ведь есть что терять… — он умолк, кач-нул головой: — Прости, Черногор, я совсем не хотел обвинять тебя в эгоизме…
— Ты прав, я боюсь отказаться от прошлого. Так же, как этого боишься ты, как боятся все. Ведь оно — единственное, что удержива-ет нас от падения в бездну.
— Но жизнь важнее памяти! Если покаяние позволит сохра-нить…
— Ты ничего не добьешься…
— Остановись, — прервал его старейший. — Я не хочу спорить с тобой. Просто подумай над тем, что я сказал. Это все, о чем я про-шу, — и старик повернулся, собираясь уходить, но голос Черногора заставил его остановиться:
— Повремени с Советом.
Старейший обернулся, удивленно вскинул бровь:
— Но почему? Мне-то казалось, что мы как раз должны торопить-ся…!
— Доверься мне.
Велимир вздохнул: — У нас остается очень мало времени… Лад-но, я даю тебе три дня. Это все, что я могу. Если к тому времени ты не сделаешь выбор, Совет примет то решение, которое сочтет на-илучшим. И да помогут нам боги.
— Спасибо.
— Ты не расскажешь мне, что собираешься сделать?
— Я пока и сам не знаю.
— Будь осторожен, Чер-ногор. Не рискуй понапрасну своей жизнью. Сейчас для этого самое неподходящее время. До встречи на Совете, — и он ушел.
Опустив голову на грудь, Старший замер. Начала сказываться усталость. Ему нужно было отдохнуть, но Черногор упрямо не позво-лял себе погрузиться в сон, пытаясь отыскать выход — шаткий мостик над бурной, бешено несущейся к горизонту рекой.
Тихие робкие шаги послышались у него за спиной. Это подошел Ясень, замер, не решаясь заговорить.
— Ты что не идешь домой? — не открывая глаз, спросил Черно-гор. — Путь был не легким. Да и Мерцана с детьми заждались.
— Старший, — его голос предательски дрогнул, захрипел и Ясень вынужден был кашлянуть, прочищая горло и заставляя волнение улечься, прежде чем продолжать: — Близится время перемен…
— Да, — собственно, это было столь очевидно, что не нуждалось в подтверждении.
— Я только хотел сказать, что мы… Мы готовы следовать за тобой через все испытания! — он чувствовал, что сейчас, в этот час, решается сама судьба.
Колдун открыл глаза. В них читалась ни с чем не сравнимая глубокая боль.
Он устало проговорил:
— Ступай домой, Ясень.
— Ты гонишь меня, Старший? — отчаяние придало ему силы. — Я знаю, что виноват перед тобой, и все же… — его голос источал боль, словно кровь открывшаяся рана.
