Марина Казанцева - Гоблинские сказки
Она уже полезла в сундуки за чёрными чулками, как к ней приходит брат гамлетова отца, Клавдий. И всё ей объяснил. Что незачем пока отрывать студента от учёбы. Деньги плочены и немалые. К тому же, что от недоучки за прок в государственных делах? Такого наворотит!
— Гертруда, я твоё горе понимаю. Но интересы королевства выше скорби. Брось свои чёрные чулки. Пошли на рынок, купим тебе свадебный наряд. Пока сынок твой не вернулся, сыграем свадьбу. Чем я не король?
Она подумала и согласилась. А что? Мужчина видный. А в монастыре, поди, не сладко! И так быстро они свадебку сыграли, народ и оглянуться не успел. Я там тоже был, мёд-пиво пил. Папаша мой, Полоний, был первым шафером на свадьбе. И все прекрасно так образовалось, всем было хорошо.
Но нет, надо было Гамлету из Виттенберга притащиться! Чего было так спешить?! Унюхал, интриган, чем дело пахнет.
Клавдий с досады уж шепнул Гертруде:
— Зачем ты только родила его!
Первым делом принц залез с ногами на престол и спрашивает: "Где мой шут?"
Ну здрассьте, вспомнил!
— Помилуй, принц, — говорит ему папаша мой. — Твой шут давно уже в земле лежит. Ты ещё до Виттенберга уморил его своими шутками дурацкими.
Другой бы кто угомонился, а этот говорит:
— Пойдите и отройте мне шута.
Мы все перекрестились. Такой-то срамоты мы сроду в нашем датском королевстве не видали.
— Иди и прикажи. — шепнул Полонию король наш, Клавдий. Он решил быть добрым к пасынку. Все дети ревнуют матерей к их новому супругу.
Стал Гамлет наш шататься по переходам замка и пугать всех дам облезлым черепом шутовским. И вот однажды напугал сестру мою, Офелию. Она уж без того слаба умом-то, а тут и вовсе повихнулась.
Полоний, мой отец, всем наказал терпеть придурка. Каникулы у него закончатся, и он уедет.
Но тут случилась новая беда. Стражники у нас такие приколисты. Делать им нечего ночами на стене, так они придумали такую штуку. Ей-же, кабы не дурацкие последствия, я сам бы хохотал. Короче, вдули принцу в уши, что по стене в полночь привидение шатается в старом королевском шлеме и воет на луну. Он уж насколько был дурак, но всё же не поверил. А те не унимаются и говорят, что призрак ищет своего сына и хочет что-то рассказать ему.
— А что сказать? — спросил их принц.
— Не знаем, ваша светлость. Наверно, хочет рассказать про клад.
Короче, тащится он ночью на стену, а те уж ждут его. Залезли один другому на плечи, завернулись в простынь и давай придуриваться.
— Сын мой, я пришёл сказать тебе одну такую штуку-у!
— Не надо, папа, я боюсь!
— Нет, слуша-ай, идиот! Я сам не умер! Меня убили! Найди мне этого плохого человека! А я тебе скажу, куда я спрятал ту копилку, что у тебя ещё украл!
— Папа, сволочь! Так это ты был!
— Найди убийцу-у! Найдёшь копилку-у!
И ржут, кретины. Ждут, что будет дальше.
На другой день принц выходит сам не свой и сразу к маме.
— Мне скучно, я хочу кино.
Ну ладно, хорошо. Нашли ему бродячий балаган. Они по деревням ставили Шекспира. Народ собрался. Давали "Макбет". Что до меня, то хуже нет спектакля. К тому же, говорят, что всякий раз на этой постановке кому-то делается дурно.
Что ж вы думаете? Подонок испортил нам всё удовольствие. Актёры не успевают текст читать, как принц уже всем всё рассказал: кого убьют и кто убийца. И комментарии такие кретинские всё отпускает, эпитеты такие непотребные.
Офелия слушает и говорит:
— Мне дурно.
Потом он вдруг на Клавдия полез. Всё как-то с вывертом, с намёком, с издёвочкой с какой-то. Король не понимает: чего к нему малец-то привязался?! Полоний говорит: не надо нервничать: гормоны в нём играют. В его-то возрасте они всё больше бегают за юбкой.
И напророчил! Принц забыл про балаган и ну ухлёстывать за моей сеструхой! Я говорю: папа, как бы тут чего бы не того! А он мне: не беспокойсь, иди с ним поиграй в лапту. А он в лапту играть не хочет. Записки пишет сестре моей, а меня носить их заставляет. И между тем Клавдия ругает всякими словами и всё это при прислуге.
Клавдий говорит мне:
— Я больше не могу. Он меня зажрал.
Мне и Клавдия-то жалко, и сестру. Что, думаю, придумать? Решил занять его игрой.
Прихожу, а он вырезает ножичком на троне всякие слова срамные. Типа, Клавдий — то, Клавдий — сё. Ну ненавидит отчима пацан.
Я говорю: — пошли играть.
А он мне: — вон дудка. Давай, играй.
А со мной был Розенкранц, его сокурсник по университету. Умный парень, между прочим. Такого бы на трон сажать. Это после Клавдия, конечно. Он говорит так вежливенько, как говорят с душевнобольным:
— Принц, чтобы на дудочке играть, надо знать науку. Смотрите, как много тут дырочек, все пальчиками не заткнуть.
У принца глаза мутные — то ли с недосыпу, то ли с перепою.
— Не можешь дырочки заткнуть, заткнись хоть сам. А ты, Лаэрт, не можешь в дудочку дудеть, а сам со мной играть собрался. Вали отсюдова, пока я совсем не разозлился.
Розенкранц меня скорей уводит и шепчет:
— Не спорь с умалишёнными, Лаэрт!
Тут папа мне попадается навстречу. Озабоченный такой.
— Ой, Лаэрт! — говорит мне. — Вот несчастье! Кажется, твоя сестра совсем ума лишилась! Представь, собралась на свидание идти!
— С кем? — я насторожился.
— Да сказать-то стыдно: с принцем! Да нет, не беспокойся. Я послежу за ними. За портьерой спрячусь. Если он надумает её хватать за руку, я тут же кашляну. А ты, Лаэрт, постой на шухере у входа. А то кто бы не пошёл, да не увидел, как моя дочь Офелия себя позорит.
— Слушай, давай верёвочку протянем в коридоре. — предлагает Розенкранц. — Он побежит да и разобьёт себе всю морду.
— Нет. — говорю я. — Пойдём лучше стоять на шухере у входа.
Какой же я был идиот! Надо было послушать умного совета!
Гамлет так крадётся на свидание. А мы стоим у входа и вид делаем, будто бы не замечаем. Прикуриваем, анекдоты травим. И тут… Минуты не прошло, Офелия как заорала! Мы в зал. А там…
Короче, пырнул он нашего папашу ножиком своим, которым кресло резал. Говорит, думал, типа это крыса.
Я ему:
— Да что же ты в живот пырнул, коль думал, это крыса?! Пырял бы по ногам!
А он опять своё:
— Вот уж не думал, что в старике столько крови.
А чего он думал вообще! А главное, не придерёшься: старик-то за портьерой был. А принц упёрся и всё на крыс валит. Списали дело на несчастный случай. А тут Офелия к тому же окончательно свихнулась. Пошла ночью бабочек ловить и в прудике как будто утонула.
Все говорят: самоубийство. Какие бабочки-то в сентябре?! Так он, скотина, и тут подгадил. Припёрся к месту похорон и лекцию развёл. Типа он страдает, а мы все — так, веселимся будто. Я ему говорю: типа я сам сейчас тебя в могилку эту уложу. А он как спрыгнет туда и раскорячился на дне. Типа, давай, кидай меня в могилку! Кладите на него покойницу и сверху засыпайте!
