Александр Волков - Пришелец
— Тих-тих-куху-манан-ву, — бормотал он, осторожно, слабыми постукиваниями деревянной дубинки по кремневому зубилу вырубая из желтой плоти мягкие податливые чешуйки. — Аба-ата-ана-ка-ха.
Тот Верховный, что был до него, сказал ему это заклятие, но не отвалил плиту, а только намекнул на некую тайную силу, освящающую алтарь Игнама. Он запомнил, но держал это знание в себе до той поры, пока некий внутренний голос не сказал ему: пора! Тогда он поднялся по галерее в зал, отослал всех жриц, встал перед застеленным шкурой алтарем и стал мерно выкликать непонятные ему звуки, обращаясь к глухим стенам и темным углам священного зала. В воздухе стоял легкий чад: новая жрица по неопытности сунула в очаг сырое полено — ничего, приучат. Сухие шероховатые стены, покрытые изображениями Игнама и сценами поклонения, молчали, но в одном месте чуткому уху Унээта почудилось слабое эхо. Он подошел к стене и несколько раз стукнул по ней осколком глиняного горшка: за стеной была пустота.
Пальцы молодой жрицы, приятно щекоча кожу и слегка царапая ее острыми ногтями, подбирались к чреслам Унээта. Он приподнялся на локте и, глядя на ее твердо торчащую грудь, потянул к себе еще не остывший кувшинчик и отхлебнул глоток пряной, пощипывающей небо жидкости прямо из узкого надколотого горлышка. Капли пролились на бороду, и он обсосал ее, захватив губами жесткие кольца волос. Посмотрел на плиту, прикрывавшую щель, заметил в одном месте тонкую трещинку, чуть сместившую черный, проведенный углем штрих. Опять откинулся на ложе и приспустил веки, наблюдая сквозь ресницы, как двигается в сиреневом травяном дыме — выдумка Гильда — покатая спина жрицы, как шевелится и блестит ее умащенное барсучьим жиром бедро, припадая к медвежьему меху. Захотелось вдруг резко протянуть руку и, влепив ладонь в гладкую мерцающую плоть, выхватить ее пальцами из дымной пелены, как рыбу из ручья. По чреслам бурундуком пробежал легкий беспокойный сквознячок: неужели началось? Неужели опять пучок травы ци, тайно полученный от Верховного Жреца маанов в обмен на горсть желтых чешуек, вольет остатки живой силы в тугой венец его увядающей плоти, к которому уже так близко подступили ловкие пальцы жрицы, простреливающие кожу колкими невидимыми искрами? Судорога пробежала по твердому, выстланному каменными голышами мышц животу Унээта. Рука стиснула вдруг рукоятку клинка, занося его в смертоносном ударе. Тонкие пальцы жрицы метнулись, пытаясь остановить ее, но рука Унээта как бы вышла из повиновения: покрепче схватив клинок, сама собой отвела его вниз и вновь метнула в бок жрицы, пронзив туго натянутую кожу между бедром и темной ямкой пупка. Жрица страшно вскрикнула, двумя руками выдернула из тела острие, прижала к ране ладонь, и Унээт увидел, как ее белеющие в полумраке пальцы стала заливать чернота. Жрица в последний раз взглянула на него жалким, молящим и ненавидящим взглядом и рухнула на каменный пол перед алтарем.
И тут Унээту опять стало страшно. Вид распростертого на полу тела не пугал его: смерть как смерть, рано или поздно она настигает каждого, — он со страхом смотрел на свою руку, все еще сжимавшую рукоятку. Ведь он этого не хотел. Он хотел совсем другого. Он уже чувствовал, что это другое вот-вот подступит, захватит, захлестнет, — и вдруг вместо этого такое? Вспомнил, как он выследил Сега, как еще в галерее услышал шумное пыхтящее дыхание и, осторожно приблизившись ко входу в зал, увидел, что воин идет вдоль стены и постукивает по разрисованному камню рукояткой клинка. Обнаружив место пустого звука, Сег положил клинок на пол и стал пальцами нашаривать щель между плитой и стеной. И тогда Унээт бесшумно вошел в зал, поднял клинок с пола, отступил на два шага, негромко окликнул воина и, когда тот резко развернулся и прыгнул, выбросив вперед каменные кулаки, пригнулся и направил Сегу в живот острие клинка. Но там он сам все знал наперед с того мига, когда услышал впереди тихое постукивание, а здесь он просто смотрел на собственную руку и не мог ее остановить. Он думал об этом, отодвигая закрывавшую проход плиту и втаскивая в зал коченеющее тело. Мелькнула мысль о Гильде: перенести к нему, и он спасет, остановит кровь, прикосновением пальцев сведет края раны — зачем? Чтобы эта дурочка ожила и все рассказала? Они все и так неизвестно о чем шепчутся за его спиной, думая, что он уже настолько оглох от старости, что не в состоянии распознать в этом шелесте языков и губ собственное имя. И не только они: Гильд, Эрних, Бэрг, Янгор, Дильс — все, все… Унээт опустил тело жрицы на пол, сходил в зал за факелом и, вернувшись, поднял его над головой. Влажные стены и купол потолка тускло замерцали в рваном красноватом свете. А что, если они знают и про это? Знать-то, может быть, и не знают, но догадываются. Что, если кто-то, кроме Сега и Тьорда, знает про эту плиту, прикрывающую вход? Унээт оттащил тело к дальней стене, положил на спину и скрестил на груди мертвые руки молодой жрицы. Прошел по кровавому следу до алтаря и вытер подсыхающие на камнях потеки клочком заячьей шкурки. Затем вернулся к мертвой, опустился на колени и кровью пометил ее лоб, плечи, груди, лоно и колени знаком Ворона. Летучие мыши, влетавшие в пещерку сквозь широкую темную щель в куполе, беспорядочно и бесшумно заметались над головой Унээта. Крупная смолистая капля щелкнула по его плечу и стекла на грудь, застыв на коже тонкой упругой пленкой. Скоро мыши зальют своей смолой весь труп, окутав его бледным прозрачным саваном. А когда он вернется сюда? Унээт в последний раз высоко поднял факел, загнав в щель черные хлопья мышиных теней, осмотрел себя, вытряхнул из набедренной шкуры две запутавшиеся в ней желтые чешуйки, растер по бедру брызги крови и выбрался в алтарный зал, плотно задвинув за собой тяжелую плоскую плиту.
На другой день Унээт собрал все племя перед входом в пещеру. Две молодые жрицы, потупив глаза, поднесли ему мантию, и он облачился в нее, чувствуя, как царапают кожу ости вороньих перьев. Но даже сквозь мантию он ощущал на спине враждебные вопросительные взгляды. Пока еще среди них были испуганные, но и в этом испуге зрела темная глухая угроза. Унээт взошел на помост из толстых жердей, поднял руку, и по его знаку Дильс и Мэнг, второй воин, встали по краям помоста. Их глаза не выражали ничего, кроме готовности убить любого по приказу Верховного Жреца.
— Наше посольство к маанам погибло, — выкрикнул Унээт, с силой выталкивая звуки сквозь щель в маске. Одна из жриц подала ему жезл с волчьим хвостом, он потряс им и начертал перед собой в воздухе знак смерти.
— Это саки, — услышал он сиплый голос Янгора, — они оборотни…
— Кхе-кхе, — послышался тихий то ли смешок, то ли кашель Гильда. Они с Эрнихом, как всегда, сидели на широком пне чуть поодаль и в стороне от остальных.
