Норман Хьюз - Тень единорога
Вокруг арены установлены легкие складные лавки, которые, должно быть, циркачи возят с собой, но большинству зрителей приходится стоять. Соня тоже заплатила за стоячее место, и ей стоит больших трудов протиснуться поближе, туда, где ей все будет хорошо видно.
Зато теперь она оказывается буквально в нескольких шагах от арены. Уж если не удалось пока отыскать беглянку, то хоть налюбуется представлением всласть…
В последний раз в бродячем цирке ей довелось побывать, наверное, лет десять назад, еще когда она жила в Хауране. Тогда они с подружками сбежали из под строгого надзора тетушек и провели удивительный вечер, любуясь на силачей, дрессированных львов и прочие чудеса этой неведомой, но такой яркой и восхитительной жизни… До сих пор тот день вспоминался ей как самый лучший праздник, и даже последующая трепка от наставников ничуть не омрачила детского восторга.
И сейчас, хотя на происходящее она взирает уже совсем другими глазами, видя усталость на лицах циркачей и отмечая их потрепанные костюмы и все прочие, отнюдь не праздничные шрамы нищеты и отметины беспощадного времени, все равно в душе живет предвкушение праздника.
Вместе с толпящейся вокруг детворой она хлопает в ладоши и заливисто смеется над шутками и потешными гримасами обезьянок, замирает и затаивает дыхание, когда балансирует под самой крышей шатра акробат на ходулях, вскрикивает от восторга, когда принимается вытворять свои чудеса фокусник в черном плаще и серебряной полумаске, которого публике представили не иначе как великим стигийским колдуном Менхатапом…
Впрочем, все это мало отличается от того, чем циркачи потчевали публику за стенами шатра, и невольно Соня начинает, терзаться удивлением, чего же ради их заставили платить деньги, чтобы увидеть все тоже самое, что до этого показывали совершенно бесплатно. Или же хозяева цирка приберегают некое таинственное угощение напоследок?..
И точно, слуги в блестящих трико принимаются гасить все факелы, кроме трех, освещающих самый центр арены, из бокового прохода выбегает распорядитель, — должно быть, сам хозяин балагана — и громовым голосом ревет:
— А сейчас, благородные месьоры, их прелестные супруги и отпрыски, добрая публика, щедрые господа зрители, позвольте представить вам истинное чудо из чудес. Перед вами не обитатель нашего бренного мира, но создание звезд, истинная фея из детских сказок, она пришла к нам сквозь лунные врата, спустилась в сей грешный мир лишь для того, чтобы подарить вам чудо, мгновение подлинных грез, которые на глазах у вас сделаются реальностью. Она не человек, месьоры и дамы, она почти богиня, небесное создание — и имя ей… Тиания!
Не Мхаири, нет, но для Сони это не имеет никакого значения. Сердце екнуло еще при первых словах распорядителя, и ей не нужно даже видеть ту, что появиться сейчас перед ними. Она уже знает, что достигла цели. Таинственная беглянка, пропавшая подопечная Ньялмара перед ней.
Она возникает словно бы из ниоткуда, как будто в темноте вспыхивает слепящий язычок белого пламени. У нее белоснежные волосы и такое же белоснежное просторное одеяние, и вся она белая и точно светится изнутри, похожая скорее на призрак, нежели на живого человека. Рациональное зернышко в сознании Сони говорит, что здесь нет никакого чуда, и девчонка попросту выступила из тьмы на свет, а все прочее — лишь обман зрения, но глаза отказываются верить столь простому объяснению.
Она подобна капельке росы, она вся — звенящая натянутая струна, поющая на какой-то недосягаемой, высокой, прекрасной ноте… Затем Соня понимает, что девочка и впрямь поет. Ее песня почти лишена слов, лишена мелодии, эта песня скорее похожа на тонкий, очень мелодичный стон или крик, или даже вой, если бы только вой мог быть так невыразимо прекрасен, что от красоты его грозило бы разорваться сердце.
..А затем начинает идти снег.
Откуда-то из-под купола шатра, кружась и переливаясь, медленно, в загадочном танце опускаются к людям крупные сверкающие белоснежные снежинки. Каждая из них светится изнутри, каждая представляется невыразимой драгоценностью. Люди следят за ними, не в силах отвести взора, — так, словно каждый из них выбрал одну, предназначенную именно ему, и впивается в нее глазами, силясь проникнуть в сверкающие, ослепительные глубины льда и света.
Магия невольно захватывает и Соню. Снежинка кружится перед глазами, где-то в невыразимом далече нарастает песня-плач, песня-вой, — и внезапно все вокруг исчезает, мир закруживается в белой круговерти. Соне кажется, будто земля уходит у нее из под ног… она теряет равновесие… а когда вновь приходит в себя, видит, что оказалась в зимнем лесу.
Но такой лес может привидеться лишь в сладчайшей грезе. Снег лежит пушистыми сугробиками, совсем не холодный, нежный, точно пух. Он покрывает землю, кусты, укутывает деревья, с тончайшим хрустальным звоном осыпается с еловых лап.
Воздух кристально чист, и пахнет чем-то морозно-сладким. Таким, должно быть, он кажется человеку в раннем детстве. И все остальное здесь тоже, как в детстве…
Любопытные пушистые зайцы, выглядывающие из-за куста, бельчонок, держащий в лапах орех и что-то приветственно цвиркающий олененку, который на подрагивающих ножках робко выходит на поляну. Зачарованная, Соня оглядывается по сторонам, силясь вобрать в единый краткий миг всю красоту этого сказочного места, словно перед ней драгоценность, которую нужно попытаться укрыть в самом потаенном уголке души, чтобы хранить там бережно и любоваться лишь изредка, в минуты крайней нужды и печали…
Внезапный шорох за спиной, — и она оборачивается. Оборачивается и застывает в изумлении, ибо прямо навстречу ей, уверенно глядя воительнице в глаза, шествует искристо-белый единорог.
Грива его, переливающаяся, точно тончайший шелк, ниспадает до земли, рог сверкает жемчугом, темно-синие глаза чуточку печальны, но в них такая всепрощающая доброта и мудрость, что Соня, не в силах сдержать порыва, невольно шагает ему навстречу и протягивает руки…
Но тут же страх охватывает Воительницу. Стоит ей сейчас поддаться очарованию этого места, и — она чувствует — ей уже никогда не удастся вернуться обратно, стать прежней, какой надлежит быть Рыжей Соне, если она желает выжить в окружающем ее мире. Она не может позволить себе быть мягкой, она не может позволить себе этой мудрости и всепрощения небожителей.
Нет, она — человек, она — воин, и ей лучше быть беспощадной, лучше ошибаться, лучше быть жестокой к самой себе и другим, но в этом куда больше добра — по крайней мере, на земле.
«Прости», — шепчет она одними губами, и в глазах единорога понимание и чуточка жалости, но воительница уже спешит отвернуться прочь, покуда решимость ее не ослабела. И делает шаг, а затем еще один… подальше от зачарованной поляны.
