Елена Федина - Я твоя черная птица
— Этого я не знаю.
— Ты говорила, что он беседовал с Веторио?
— Да, только с ним.
— Тори! — крикнул Леонард на весь зал, — иди сюда!
Веторио подошел и уставился на нас с веселым любопытством, в руке у него была вилка, и он что-то еще дожевывал.
— О чем вы вчера беседовали с Конрадом? — мрачно спросил Леонард, но Веторио этой мрачности не почувствовал и беззаботно ответил, что не помнит.
— Он первый к тебе подошел?
— Кажется, да.
— О чем он спрашивал?
Веторио дожевал и улыбнулся.
— Как мое здоровье, как жена, как дети…
— Прекрати паясничать, — рявкнул Леонард, вцепился ему в кружевное жабо правой рукой и чуть не оторвал от пола, — отвечай, когда тебя спрашивают!
— Осторожней, господин барон, — Веторио еще не вырывался, но уже делал слабые попытки, — это неприлично, я все-таки король!
— Или ты сейчас же вспомнишь, о чем вы говорили, или я тебя придушу вот этой рукой!
Мне эта сцена ужасно не понравилась, и я сердито дернула Леонарда за рукав.
— Перестань!
Он разжал пальцы, но смотрел на Веторио по-прежнему разъяренно. Веторио прокашлялся и расправил свои кружева.
— Ну, так вот, ваша светлость, он спросил, что за шум в парке.
— Что еще?
— Больше ничего.
— Ты врешь, вы говорили долго!
— Разве?
— Не зли меня, Тори.
— Почему бы вам не спросить самого барона? Хотите, я его позову?
— Ты что, издеваешься надо мной?
Я поняла, что ничего хорошего из такого разговора не выйдет, и решила вмешаться. Я встала между ними.
— Веторио, уйди, — сказала я, отталкивая его одной рукой, а другой удерживая Леонарда, — уйди, мы сами разберемся.
Веторио послушался с большой охотой и отступил назад. Тут Леонард прорычал что-то, оттолкнул меня и вцепился ему в рукав.
— Отцепись от него! — разозлилась я и потащила Веторио в сторону.
Я совершенно не могла его видеть в роли покорного слуги. Королем он мне нравился гораздо больше. Я хотела как лучше, но всё испортила. Получилось, что мы растаскиваем бедного мальчишку в разные стороны. Он начал вырываться и случайно оцарапал Леонарду вилкой руку.
Не столько было крови, сколько шума. Леонард взвыл, не от боли, разумеется, а от возмущения. Кажется, он сразу забыл о двойнике и думал лишь о том, что его благородную белую кожу проткнул какой-то безродный приживалец.
Все, кто был рядом, сбежались посмотреть, что будет дальше, как будто это очередная комедия. Только мне так, увы, не казалось. Веторио, как-то странно улыбаясь, медленно отступал к столу, а Леонард молча шел на него, держа поцарапанную руку перед собой и словно удивляясь, что у него тоже есть кровь.
— Лео, прекрати, — попыталась я вмешаться, — он же не нарочно.
— А я знаю, — усмехнулся мой воспитанник.
Они понимали друг друга лучше, чем все остальные. Веторио остановился у стола, огляделся, никакого испуга у него на лице не было, все та же странная, какая-то снисходительная улыбка, как у артиста, который сейчас будет всех дурачить.
Он молча засучил рукав, согнул руку в локте, потом разбил об стол фужер и отколотым краем разрезал себе руку от локтя до запястья. Он делал это медленно и совершенно не морщась. Он смотрел на Леонарда, и кровь его заливала и камзол на нем, и скатерть на столе, и пол под его ногами.
Меня поразило, что все молчат. Все смотрят на это безумие с любопытством, как на ярмарочное представление, а Леонард — злорадно и с удовлетворением. Я поняла, что Веторио будет кромсать себя заживо, пока не прочтет в его взгляде полное прощение. Может, у них на пирах и были приняты такие дикие развлечения, но я этого видеть не могла.
— Хватит! — крикнула я, — прекратите немедленно! Лео, скажи же ему! Он же без руки останется!
— Он мне сегодня слишком надоел, — сказал Леонард зловеще, но потом увидел мое лицо и все-таки передумал, — ну ладно, хватит! Прекрати… дьявол!
— Сам ты дьявол, — заявила я ему, подбежала к Веторио, обернула ему руку салфеткой, отобрала расколотый фужер и с ненавистью швырнула его в угол.
— Пойдем скорей, тебя надо перевязать, пока не поздно! Пойдем, мой мальчик…
Он шел за мной совсем покорно и ни о чем не спрашивал. Я привела его в свою гостиную, усадила на диван и кинулась доставать бинты и мазь. Ничего у меня не было к нему в тот момент, кроме жалости, даже отвращения не было к его совершенно рабской покорности Леонарду.
Но потом, когда я всё приготовила, подошла к нему и сняла окровавленную салфетку, у меня появились совершенно другие чувства. Я смотрела и не верила своим глазам. Рука была цела. От глубокой раны остался только тоненький след, как от пустяковой царапины. Всё это сильно напоминало розыгрыш или фокус, тем более что он снова улыбался.
"Жалость смешна", — подумала я, — "тем более — для меня. Я ведь всегда это знала, как же я могла забыть об этом? Жалость смешна, особенно, когда лезешь с ней туда, куда не просят!"
— Опять твои шуточки, — сказала я, готовая провалиться сквозь землю, и лихорадочно соображая, как такое может быть?
— Вот видишь, — он пожал плечом, — ничего страшного.
Я стала убирать свою аптечку обратно в шкаф. Мне хотелось его убить.
— Может, ты и боли не чувствуешь?
— Может.
Жалость смешна…
— Может, у тебя и совести нет?
— Мне совесть не нужна, Веста. Она мне по рангу не положена.
— Так же как и достоинство, — докончила я презрительно.
— Что? — Веторио посмотрел на меня так, словно я сказала большую глупость, — что-что?
— Элементарная человеческая гордость, — заявила я, теряя терпение, — слышал о ней хоть что-нибудь? А теперь уходи отсюда. Видеть тебя не могу, комедиант!
Комедиант не обиделся. Он пожал плечами и направился к двери. Я уже поняла, что смутить его невозможно ничем, даже занесенным топором. Он и тогда будет ухмыляться!
— А я и не знал, Веста, что ты такое добрейшее создание! — крикнул он с порога и закрыл за собой дверь.
"Добрейшее создание!" — я просто вспыхнула и чуть не пнула дверь ногой, — "Глупый мальчишка, что ты знаешь! Как ты смеешь надо мной смеяться?! О, нет, я не добрая, жалость — это не для меня, так же как и любовь! И сегодня я в этом еще раз убедилась!"
Я подошла к раскрытому окну. Во дворе было пусто, все веселились на пиру. Боже, как я была глупа! Я поняла, что с меня на сегодня хватит…
Уже мало себя контролируя, я скинула платье и белье. Меня трясло, в голове шумело. Мне стало мучительно больно: руки мои медленно превращались в крылья, голова вытягивалась, ноги укорачивались, кожа покрывалась перьями… я никогда не могла постичь, как это происходит, даже проследить не могла: мне было слишком больно. Полминуты адской боли и потом полное блаженство!
