Людмила Астахова - Волчьи игры
Это ловушка, конечно. Но Удэйн ир-Апэйн не оставит свою сестру один на один с врагом, справиться с которым ей не по силам. А для чего еще нужны братья?
Джэйфф Элир
Эраш так и не научился высокому искусству заходить в дом, как все нормальные люди, через двери. Оправдывался тем, что стесняется своей замызганной куртки и перьев, вплетенных в косы. Можно подумать, оборванец с ружьем, лезущий в окно, производит гораздо более благоприятное впечатление на обитателей Лалджеты.
– Когда-нибудь я тебя пристрелю спросонок, так и знай, – проворчал Джэйфф вместо приветствия.
Парень не поверил. Элир спит вполглаза и вполуха, его врасплох не застанешь – это всем на Шанте ведомый факт. А еще бывший рилиндар не любит долгих вступительных речей. Особенно по утрам.
– Бэнджо взял след подонков, убивших Хэйзи и ранивших Тэлдрина, в общем. А меня послал за тобой. – Эраш задорно подмигнул командиру, мол, сейчас удивлю так удивлю. – Они идут прямиком на Соленый Берег.
– Вот те раз!
Джэйфф от избытка чувств аж по ляжкам себя хлопнул. Соленый Берег – место историческое со всех точек зрения. Именно на этот огромный пляж чаще всего шторм выбрасывает жертв крушений и обломки кораблей. Здесь ролфи и шуриа плечом к плечу сразились с последней крупной бандой чори и победили. А еще на Соленом Берегу четверть века назад бывший рилиндар встретил эрну Кэдвен и отбил у мародеров Джону. Какой же шуриа откажется от романтического путешествия по местам боевой славы, когда ему светит еще и свершение справедливой мести?
– Жди. Сейчас буду.
Сборы у Элира заняли ровно столько времени, сколько надо, чтобы натянуть штаны на поджарый зад, подхватить ружье и походный мешок, да забежать на кухню за свежеиспеченным хлебом.
Он совершенно справедливо счел, что лучше явиться пред очи Священного Князя с головами убийц. И Вилдайру будет приятно, и капитану шантийских егерей пригодится для карьеры, а уж Шанте и подавно только на пользу пойдет его рилиндарская кровожадность.
– Непредвиденные дела, Киша, – предупредил домоправительницу Джэйфф. – Скажешь леди Джойане, что я вернусь с гостинцем.
И выскользнул в окошко.
Торопился, почти бежал, обгоняя рассвет. И не до смеху было совсем главному шантийскому балаболу. Все слишком серьезно, чтобы зубоскалить. Мир на этом острове хрупче первого ледка, только-только зажили как люди, без чори, без набегов и каждодневного страха, а тут такая напасть... Джэйффа натурально в дрожь кидало при мысли о том, с какой легкостью можно загубить доверие меж двумя народами и снова ввергнуть детей Хелы и детей Шиларджи в кровавую усобицу. Второй Рилинды шуриа точно не переживут.
Прошагать от Шилы до Соленого Берега – это как листать читаную-перечитаную книгу с конца. Казалось бы, есть ли разница, с какой страницы начинать, если знаешь ее наизусть от корки до корки? Сто раз хожено по этой тропе, но воспоминания шуриа никогда не потускнеют, а пережитые чувства сохраняют остроту.
– У тебя глаз горит, – заметил на привале обеспокоенный Эраш. – Здоров ли?
– Здоровее тебя, – отмахнулся Джэйфф.
– Тогда почему горишь весь, точно сигнальный костер? Зовешь кого?
Смысла нет прятать настроение от сородича, точно такого же чуткого и зоркого.
– Вспоминаю кое-что, – признался бывший рилиндар.
И позвал дух Гормы, реки, чья синева вод сразила когда-то наповал эрну Кэдвен. Прозрачная струящаяся тень, от которой веяло снежным холодом, сонно зевнула и потянулась полузвериным телом.
«Скоро зима, Джэйфф. Скоро я усну. И буду видеть во сне тебя и твою волчицу. Хороший сон, сладкий сон, долгий сон».
И пусть днем солнышко еще припекало серые спины скал, но дни стали короче ночей, а поутру на траве появлялся иней. На Шанту шла зима. Духу ли природному о том не знать?
«Не грусти, не печалься, не забывай и не жалей ни о чем, Джэйфф из рода Элир».
«А я и не грущу. И тем паче не жалею ни о чем».
«Это правильно, на зиму глядя нельзя давать сердцу замерзнуть», – слабо улыбнулась говорливая Горма.
Снова потянулась, тряхнула пушистой невидимой шубкой, слизнула каплю росы с листа папоротника, словно не дух, а тварюшка речная.
«Возвращайся, человек-Джэйфф, возвращайся по весне вместе с Волчицей. Я буду ждать. Тебе ведь понравился тот туман?»– лукаво молвила на прощание речка и вернулась в родное русло спать-почивать, сонно всхрапывать на перекатах и ворочаться под толстым ледяным одеялом.
«Вернусь», – пообещал Элир и тоже заторопился на ночлег, чтобы еще больше не смущать и без того не знающего куда глаза прятать сородича.
В обнимку с винтовкой улегся. И не потому, что опасался нападения. Она же была шурианская, а значит – живая. Они ведь почти родичи с Джэйффом – оба живут внутренним огнем, питаясь чужой смертью.
«Спи, хозяин-Джэйфф,– прошептало оружие женским голосом с отчетливым ролфийским акцентом. –Послезавтра мы найдем врагов и убьем их всех. Я тебя не подведу».
Джойана Ияри
Когда Вилдайр посетил ее на Шанте в первый раз, Джона растерялась, словно девчонка. Они оба растерялись, не зная, как продолжать дальше знакомство, получившее в Вэймсе столь серьезное развитие. Гуляли по морскому берегу, обсуждали книги, а рядом бегали Идгард с Шэрраром. Дети были счастливы от всего сразу. Их можно понять: сначала настоящее морское путешествие, потом встреча с мамой, а в перспективе – целое лето на Шанте, где воля-вольная.
А вот взрослым пришлось несладко. Есть вещи, о которых нельзя говорить вслух, они прячутся за немотой губ и таятся в выразительности взглядов. Они подобны паутинке – одно неловкое касание превращает ажурный узор в неопрятный липкий комочек. Нет в человеческих языках слов, способных передать взаимные чувства и намерения двух непростых мужчины и женщины, не загубив их на корню, не превратив нежность в насилие, а обязательства – в темницу.
И тогда Вилдайр позвал Джойану в свой сон, позволив коснуться души, доверив сокровенное.
На берегу моря Кэринси они устроили пикник для детей, а потом, когда мальчишки уснули в шатре, долго сидели возле костра. А потом... Вилдайр Эмрис просто положил голову на колени женщины и закрыл глаза. И она отправилась с ним сверкающими дорогами безвременья, вслед за северным сиянием, и бежала рядом по снегу, не чувствуя ни холода, ни страха, в белом безмолвии вечной зимы, охраняющей Чертоги Оддэйна. Джона смеялась, а снежно-белый Вилдайр-волк пел ей Большую Волчью Песню. А может, и не ей, Джойане из рода Ияри, а самой Глэнне-Шиларджи? Он говорил на языке северного ветра и январской стужи: «Душа моя скована печалью, как моя земля холодом и бесплодием. Но я пришел к тебе, моя Яблоня, и лег у твоих ног не только потому, что твоими глазами смотрит на меня Богиня-Змея, а потому что я люблю тебя, и желаю тебя, и верю тебе».
