Татьяна Зубачева - Мир Гаора
— Очнулся?
Гаор открыл глаза и увидел сидящих рядом Седого и полуголого парня, у которого грудь и предплечья густо покрывали светлые закручивающиеся кольцами волоски. Сообразив, что рубашка парня пошла на его изголовье, Гаор попытался сесть.
— Лежи, — остановил его Седой.
— Ничо, не замёрзну, — улыбнулся парень. — А губу тебе чего продырявили?
— Это я сам, — медленно, трудно выговаривая слова, ответил Гаор, — прикусил, чтоб не закричать.
— Это на клеймении значить, — парень уважительно покрутил головой. — А я кричал.
— Так тебе сколь было? — засмеялся сидевший с другой стороны парень.
— А как всем, дитё ещё.
— Ну вот. Дитю можно. И надзиратели любят, когда кричат. А ты, паря, лоб не трогай. Дня два позудит и пройдет.
Гаор невольно посмотрел на Седого, ожидая его слова.
— Всё правильно, — кивнул Седой, — надо перетерпеть, а то заразу занесёшь, нарывать будет.
— И заместо круга кубик получится, — подхватил полуголый.
Грохнул дружный хохот. Видимо, это была шутка, но Гаор её не понял. Седой смеялся вместе со всеми, а, отсмеявшись, стал объяснять.
— Клейма разные. У прирождённых круг, покажи ему, Чалый.
Полуголый охотно приподнял ладонью свою спутанную чёлку, показав татуировку.
— У обращённых в зависимости от статьи, — продолжил Седой. — У вора точка, убийца — точка в квадрате, волна — насильник, треугольник — за долг. Вот и смеёмся, как из прирождённого в убийцы попасть можно. Понял?
Гаор осторожно кивнул.
— Да. А… у вас?
— Запомни, мы все на ты. За другое, как за насмешку, и врезать могут.
— Могём, — кивнул Чалый, слушая с таким интересом, будто и ему это было в новинку.
— А у меня авария с жертвами. — продолжил Седой. — А круг в знак того, что всё выплачено, и я теперь считаюсь прирождённым. Наружный круг ставят только должникам и когда по приговору предусмотрена компенсация. Тебе тоже когда-нибудь поставят.
— Нет, — Гаор оттолкнулся ладонями и сел, протянул рубашку Чалому. — Держи, спасибо. Мне до смерти не рассчитаться.
— И какая сумма? — спросил Седой.
Гаор вздохнул.
— Восемьсот девяносто пять тысяч. И ещё проценты за хранение.
— Чего-чего? — удивились столпившиеся вокруг.
— Ты чо, паря?
— Таких деньжищ не бывает.
— Ты того, на голову битый, что ль?
— Седой, скажи.
Седой невесело усмехнулся.
— Значит, бывает. Но знаешь… ты грамотный?
— Да. А что, это… важно?
— Среди прирождённых грамотных почти нет, а, — Седой снова усмехнулся, — грамотные рабы тоже нужны. Им и цена другая, и выплаты другие идут. Ладно. Иди, попей, и лицо обмой, только лоб не мочи.
Гаор послушно слез с нар и пошёл к крану, на всякий случай настороженно следя за окружающими. Но все были заняты своими делами и внимания на него не обращали. В раковине скопилась вода, и он зачерпнул её, осторожно промыл глаза и щёки, рот, подбородок. Щетина неприятно, нет, непривычно колола ладони. И к этому тоже надо привыкнуть. Умывшись, он подставил ладони под капающую из крана воду, подождал, пока наберётся пригоршня, и напился. Вода показалась необыкновенно вкусной. На мгновение снова закружилась голова, и он постоял, опираясь ладонями о раковину.
— Эй, Рыжий, чего встал.
Вот и назвали — понял он. Нет Гаора Юрда, есть Рыжий. Ну, так и быть по сему.
Он отошёл от раковины, уступив мужчине с перебитым носом, и осмотрелся. Уже по-новому: приглядываясь и запоминая.
Вон Слон полулежит на нарах и разглядывает потолок, в углу у решётки стоят пятеро и о чём-то трепятся. Трое играют в чёт-нечёт. Интересно, на что здесь играют? В казарме играли на сигареты, пайковый сахар, ну и на деньги, понятно. А здесь? На верхних нарах то ли спят, то ли так валяются… Все, как и он, босиком, в рубашках и штанах, есть рваные, есть заплатанные. Так что… ничем он не выделяется, такой как все. "Форма одежды — обычная", — усмехнулся он про себя. Чалый рубашку надел, но застёгивать не стал, а завязал полы узлом на животе, и у многих так. Запомним. Седой сидит на нарах и смотрит на него чёрными, сразу и грустными, и смеющимися глазами.
Гаор медленно, опасаясь резким движением вызвать повторный приступ — с ним такое уже было после контузии на Валсской переправе и он тогда с месяц провалялся в госпитале, попал на экспериментальный курс лечения едой и сном, подвезло — вернулся к нарам и сел на своё, да уже своё место рядом с Седым.
— Ничего, парень, — улыбнулся ему Седой. — Выживешь. А сейчас полежи, если хочешь.
— Да нет, — Гаор сел поудобнее. — Належался, когда к оформлению готовили.
— Первичная обработка, — кивнул Седой, — помню. Тебя сколько держали?
— Неделю, наверное, — неуверенно ответил Гаор. — Меня со счёта сбили, смещённым режимом.
Седой смотрел на него всё с большим интересом.
— И кем был?
— Когда? — ответил Гаор вопросом и стал рассказывать. — Военное училище, потом армия, потом демобилизовался, когда перемирие подписали, нас многих так, ну и… — о работе в газете он решил пока не говорить, — по-всякому приходилось.
Седой, внимательно глядя на него, понимающе кивнул.
— Но к блатным ты не пошёл, — он не так спросил, как сказал.
Гаор пренебрежительно дёрнул плечом.
— В дерьме не копаюсь.
— Там тоже по-всякому случается, — задумчиво сказал Седой.
— Так, паря, слышь, — вмешался молча слушавший их, лёжа с другой стороны от Гаора, парень. — Ты чо ж, воевал?
— Да, — твёрдо ответил Гаор.
— А братан твой? Ну, нам Седой, пока ты, сомлевши был, объяснил, что бастард с наследником братья. Он-то чего?
— Он играл, — хмыкнул Гаор и с внезапно прорвавшейся злобой, — и по шлюхам дорогим бегал. Отец его в университет воткнул, а он ни хрена…
— Куды ткнул? — перебили его незаметно собравшиеся слушатели.
— Высшая школа, — ответил за него Седой.
— Ага, понятно.
— Давай, Рыжий, дальше-то чего?
— А ничего. Я работал, отчисления делал.
— Кому?
— Задолжал что ли?
Гаор снова вздохнул.
— Я бастард. Положено отцу сорок пять процентов с любых заработков бастарда.
— Это сколько?
— Седой?
— Половина.
— Ни хрена себе!
— Да у нас бы за такое, чтоб с сына так тянуть, живо бы вздули.
— Точно!
— Ну, матери дай, она тебя кормила, теперь ты её корми…
— Это ежели не угнали.
— Само собой, не об этом речь.
— Ладно вам, заткнулись, а потом?
— А потом суп с дерьмом, — зло, заново переживая всё случившееся, ответил Гаор. — Приехали… на работу ко мне, руки завернули, в ящик засунули и привезли. Объявили, что отец заявление подал, и отправили на обработку.
