Вадим Панов - Хаосовершенство
— Я сказал, что ты не очень много снял, — язвительно заметил Жозе.
— Так получилось.
От утренней охоты в памяти аппарата осталось всего два кадра: пьющий дорогое шампанское толстячок, за спиной которого завидует бродяга, да девчонка, бьющая этого самого толстяка ногой в лицо. Все остальное Кристиан забраковал.
— Драку в ресторане уже в сеть выложили, ее кто-то из обслуги на «балалайку» снял… — пробормотал Жозе. — Но у тебя кадры отличные, возможно, купят на заставку. — Помолчал. — Кстати, из-за чего дрались?
— У паренька передоз случился.
— Это не повод.
— Он у подружки «синдин» спер. Им и вмазался.
— Прикольно… — Жозе усмехнулся, еще раз, чуть внимательнее, посмотрел на снимки, затем покачал головой: — «Синдина» сейчас даже верхолазам не хватает.
«Совсем как вышибала».
Кристиан одним глотком допил кофе и кивнул на направляющуюся к выходу хищницу:
— Видал королеву?
Жозе не сразу понял, о чем говорит фотограф. А когда сообразил, возмутился:
— Черт возьми, Крис! Ты на мели, забыл? Ты работать должен, а не метелок разглядывать!
— Тигрица… — мечтательно протянул фотограф, глядя на закрывшуюся дверь. — Тигрица…
— Успокойся.
— Я спокоен, как столб.
Хищница ушла, обед закончился, Жозе затянул привычную песню. Серо, очень серо…
Кристиан взял камеру и ласково провел пальцем по крышке объектива.
— Махмуд сказал, что если ты соберешь приличную коллекцию, он подумает насчет выставки, — выложил последний козырь Жозе. — Махмуд тебя помнит и любит.
Махмуд Кеннеди, владелец небольшой галереи, их последняя надежда вырваться из нищеты.
— Но Махмуд ценитель, Крис, ему нужны настоящие работы, — жарко продолжил Жозе. — Такие, какие можешь сделать только ты. Только ты, Крис!
— Да…
— Так сделай, твою мать! Снеси публике крышу! Ты ведь талант, твою мать! Ты ведь огромный талант!
— Купи мне еще кофе, — не глядя на друга, попросил Кристиан.
— А ты сделаешь коллекцию? — осведомился Жозе.
— Сделаю, — кивнул фотограф.
Что он еще мог сказать?
— Отлично! — Жозе поерзал на неудобном стуле. — Давай обсудим тему…
— Доминик ле Ди, — представилась Ева, останавливаясь у стойки регистрации. — Мне назначено.
Девушка сверилась с записями и лучезарно улыбнулась.
— Все верно, госпожа ле Ди. Прошу вас, присаживайтесь, доктор Скотт освободится через несколько минут. Не желаете кофе? Чай?
— Спасибо, нет. — Пума грациозно опустилась на диван — она блестяще играла воспитанную леди, — и устремила скучающий взгляд на широкий экран настенного коммуникатора.
— Желаете какой-нибудь особый канал? Развлечения? Информация?
На мониторе демонстрировалась очередная серия очередного сериала. Кто-то кого-то за что-то любил, а за что-то ненавидел. Бессмыслица во всей красе, но девушка за стойкой следила за перипетиями с нескрываемым интересом.
— Спасибо, — отклонила предложение Пума. — Оставьте как есть.
И едва заметно улыбнулась, разглядев в глазах девушки облегчение.
Приемная доктора Скотта располагалась в респектабельной части Zwielichtsviertel, в районе, где мусор вывозился вовремя, муниципальные службы мыли мостовые, а фасады домов говорили о достатке хозяев. Практику врач открыл не так давно, с год назад, однако успел обзавестись и клиентурой, и репутацией превосходного специалиста. Да иначе и быть не могло, поскольку буковка «т» на золоченой табличке «J. J. Scott m. d.» означала не только медицину, но и Мутабор. Джей Джей Скотт, доктор медицины. Джей Джей Скотт, доктор Мутабор. И это открытие стало для Пумы весьма горьким…
— Доминик?
— Доктор! — Ева вложила в улыбку все свое очарование.
— Прошу вас, присаживайтесь. — Он указал на кожаное кресло, дождался, когда девушка окажется в нем, и только после этого опустился в свое. — Печально видеть, что у столь молодой и красивой леди возникли проблемы со здоровьем. Я искренне надеюсь, что не найду у вас ничего серьезного.
— Поверьте, доктор, я тоже на это надеюсь.
— Что вас беспокоит?
Худощавый, загорелый, с умными серыми глазами и породистым лицом — хоть сейчас на рекламный плакат гольф-клуба. Белый халат, из-под которого виднеется воротник идеально белой сорочки и завязанный классическим узлом галстук. Золотые часы. На безымянном пальце правой руки массивный перстень. Образ консервативного врача для богатой публики не меняется уже пару столетий, однако Пума помнила совсем другого доктора Скотта, совсем не респектабельного.
Правда, тогда его звали иначе.
Доктор Заур его звали, вот как. Доктор Заур, подпольный целитель из грязного квартала Ланданабада, выгнанный из Ассоциации врачей за употребление наркотиков и готовый на все, чтобы заработать. Доктор, мать твою, Заур… Он был рядом с Сорок Два во время экспериментов с «синдином», он вколол пророку бракованные наны, фактически — изобрел троицу. Он. А потом исчез. Пропал доктор Заур, растворился, но упорная Ева сумела выйти на след и отыскать хитреца в обличье преуспевающего франкфуртского врача. В обличье храмовника.
А поскольку врачом Мутабор за пару лет не станешь, вывод можно сделать один: вкалывая Сорок Два бракованные наны, доктор Скотт уже был храмовником. А его история об Ассоциации и проблемах с наркотиками — сказки.
Такой вот дерьмовый вывод.
— Вы указали, что ваш случай деликатный.
— Я не хочу, чтобы о моем недуге пошли слухи.
— Я связан врачебной тайной.
— Надеюсь на ваш профессионализм. — Ева вздохнула. — Больше мне надеяться не на что.
Пума предполагала, что доктор Скотт ее узнает. Сценарий на этот случай у нее был готов, и сценарий замечательный, связанный с долгим и мучительным разговором, но… Но доктор, мать его, Заур-Скотт при ее появлении даже не вздрогнул. Не узнал, гаденыш, вот и приходилось импровизировать, плавно подводя разговор к нужной теме. К тому же у Пумы действительно были вопросы к хорошему врачу.
— Дело в том, что я несколько месяцев не могу избавиться от кашля.
Скотт приподнял левую бровь.
— Затяжная простуда?
— Не думаю, — покачала головой девушка. — Это просто кашель, довольно частый, но не мешающий. Однако раньше его не было.
— В горле не першит, но вдруг нужно покашлять, так? Сухой, негромкий, безболезненный… вы просто прочищаете горло.
— Всё верно.
Врач нахмурился:
— Скажите, Доминик, вы принимаете «синдин»?
— Я догадывалась, что вы спросите…
— В этом заключается деликатность вашей проблемы?
Участливый тон, внимательный взгляд — консервативный врач переживает за пациентку. Мизансцена выстроена блестяще, как в хорошем фильме.
