Макс Далин - Убить некроманта
— Государь, да как же вы могли перед всем двором, перед причтом — и вытащить такую погань?! Священный обряд — и рядом святотатство, осквернение могил…
А я хлопнул по плечу того дружка, на котором трупных пятен поменьше, а на втором задрал рубаху и говорю:
— А что мне остаётся, святой отче? Изрядная часть здесь присутствующих предпочла бы, чтобы дырки переместились с его шкуры на мою. Но мёртвому-то всё равно, а мне пока что — нет. Каждый король выбирает себе охрану сам — вот я и выбрал. Они, святой отче, меня предать не могут. Им нечем. У них душ нет. И я им доверяю.
И пока я это говорил, живые аристократы на меня смотрели бешеными глазами — непонятно, больше от ужаса или от ненависти. А священник только оценил дырки в мёртвой плоти — старые и посвежее — и головой покачал. Но не нашёлся, что ответить.
Так они меня и сопровождали в храм, а потом на главную площадь — вместо гвардейцев. Шесть трупаков в гвардейской форме. А народ глазел и, как говорится, безмолвствовал.
Ни одна живая душа не вякнула. И коронация прошла без инцидентов, а присяга потом — тоже.
В гробовом молчании — но без инцидентов.
А после коронации и присяги наши отношения с двором забавно изменились.
Ясное дело! Раньше я был опальный принц, а теперь — законный государь, какой ни есть. Мне присягнули. А это уже совсем другой коленкор.
Если раньше за моей спиной шипели и плевались, то теперь не смели. Теперь — начали пресмыкаться. Выхожу утром, бывало, поздно, потому что уже перед рассветом лёг, а церемониймейстер, змея, тот самый, растягивает рожу в улыбке, будто он мертвяк и ему приказали улыбаться, и поёт:
— Государь, вы прекрасны! Надеюсь, вы хорошо выспались?
Канцлер с премьером пол шляпами метут. Казначей — все тридцать два показывает, глаза дикие, рожа чудовищная:
— Рад вас видеть, государь. Всегда к вашим услугам, государь.
Дядя, принц Марк, приедет к визитным часам, руки раскинет по-родственному и пытается обозначить объятия, как вампиры поцелуи обозначают — не прикасаясь:
— А, дражайший племянничек! Ну, как ваши дела, дорогой Дольф, как вы поживаете?
А мой кузен, Вениамин, изящный рыцарь с шёлковым платочком за обшлагом, обниматься, конечно, не лезет, но улыбку делает и поклон отвешивает:
— Вы хорошо выглядите, дорогой братец.
А я слушал всё это слащавое враньё, и меня мутило. Мне за два дня эта проституция опостылела больше, чем их ненависть — за всю жизнь. И на первом же Большом Совете после коронации я решил расставить над все точки.
— Я, — говорю, — господа, не питаю иллюзий насчёт вашей любви. И не принуждаю вас себя насиловать и говорить мне комплименты, в которые вы и на волосок не верите. Я не дама на балконе, в сладких речах не нуждаюсь. Давайте лучше беседовать откровенно и по делу.
Как они загалдели! Вся беда, мол, была в том, государь, что ваш батюшка был чересчур резко настроен. А то ваши верные подданные, мол, раньше выразили бы вам своё совершеннейшее почтение и преданность. Теперь вы у власти, и все ваши верные слуги могут сказать начистоту, как они вас любят и как всегда любили.
А я сидел в королевском кресле, слушал, как они подличают, и думал, что они, наверное, на самом деле не хотят обмануть меня и что-то этим выиграть. Они подличают просто по обычаю и из любви к искусству. А раз так, то пусть развлекаются и впредь.
Если смогут.
И я сказал:
— Мне подобает речь о преемственности власти. Так вот, подражать отцу — не буду.
И наступила тишина. А за улыбками проступили настоящие лица. Тех, кто меня по-прежнему ненавидел.
— Мне нужен отчёт о состоянии казны, — говорю. — О положении в провинциях, о налогах и податях, о стычках на границах — и не так, как раньше, а честно. Вы знаете, я — некромант. Мне служат Те Самые Силы. Я могу и прямо у них спросить.
Их пробрало до костей. Я не так уж и хорошо разбираюсь в людях, но у них заметно вытянулись лица. И побледнели. И глаза вытаращились. И, я думаю, каждый из них решил обезопасить себя от моего гнева.
А для этого при любом дворе существует проверенный способ. И они этот способ применили.
Они принялись поливать друг друга дерьмом. В таком количестве, что я просто диву дался.
Казначей не взял бы гроша из казны, и она была бы полнёхонька, если бы канцлер его не принуждал.
Канцлер всегда говорил, что на подкуп иностранных дипломатов и на прочую внешнюю политику требуются бешеные деньги, а сам купил замок на юге у разорившегося семейства и за год превратил его в райское местечко с фонтанами, арбузами и оркестрами. А надёжный мир с соседями так до сих пор и не заключён.
Канцлер потратил на замок деньги своей покойной тётки. И вдобавок оплачивал все дипломатические миссии из собственного кармана. Потому что премьер с казначеем делили большую часть королевского дохода между собой, а на остальные нужно было как-то содержать двор. А если бы канцлер вместо премьера не занимался содержанием двора, то мои бедные родители с голоду бы умерли.
А премьер вынужден как-то откупаться от этих бандитов — канцлера и шефа жандармов, у которых ничего святого нет. А самому премьеру есть нечего и дочери на приданое не хватает. А шеф жандармов берёт взятки с разбойников, большая часть которых — люди принца Марка, который дерёт с живого и с мёртвого.
А на границах безобразия, потому что мечи ржавые, лошади старые, а тетива на арбалеты идёт гнилая. И всё потому, что маршал имеет обыкновение каждой своей девке дарить перстень с бриллиантом, а девок у этого жеребца бывает по трое в ночь…
Я слушал всё это и смотрел, как они вошли в раж, и машут руками, и оскаливаются, и брызжут слюной, и сулят кары небесные, а потом врезал кулаком по столу. И они, видимо, вспомнили, что я — некромант, потому что, будь я просто король, им было бы плевать.
Но они вспомнили и притихли. А я сказал:
— Мы будем разбираться по порядку. И очередь дойдёт до всех. Поэтому не надо вопить. Успеете.
И пронаблюдал, как у них на мордах выступил холодный пот. Но они, по-моему, честно это заслужили.
Потом у меня было очень много работы.
Требования я имел самые скромные: мне хотелось порядка. Но это оказалось целью почти недостижимой. Мои подданные сопротивлялись мне изо всех сил, потому что в состоянии порядка очень тяжело воровать.
И самое противное, что я понял, взойдя на престол, — казнь любого явного вора из Большого Совета ничего не решает. На нём так много всего держится, у него так много связей, что, если его убить, эти оборванные нитки придётся связывать годами. И мне приходилось…
Ох, мне приходилось…
